На допросах я был молчалив и не рассказывал ничего лишнего. Лишь объяснил, как смог сделать взрывное устройство и зачем привел его в действие. Основным доказательством моей вины был фрагмент видеозаписи, где я нахожусь в помещении магазина, в том месте, по мнению экспертов был очаг взрыва, затем кто-то из специалистов решил, что мой рюкзак на записи визуально стал меньше после того, как я на некоторое время выпадаю из кадра, присев у витрин. Это обнародовали в новостях и в Ютубе. Теперь все хотели услышать меня лично. Массы интересовались моими комментариями.

Для съемок шоу, репортеров впустили в камеру, внутри которой находился только я. Руки мои были пристегнуты наручниками к ручкам кресла. На мне была одета чистая спецовка, выданная администрацией изолятора, который, как я понял формально относился к УФСИН, но руководили всем ВРОАРовцы. В помещение вошли трое: оператор, корреспондент с микрофоном и ответственный за световое оборудование. Судя по выражениям их лиц – они считали меня кем-то вроде Тимоти Маквея или Андерсона Брейвика, но я был не опасен и очень вежлив. Им, наверное от этого казалось, что я полный псих. Эти мысли меня угнетали.

– Здравствуйте, – нарушив тишину, сказал я почтенно через некоторое время после того, как они вошли внутрь. В тот момент один из них настраивал световые приборы, второй устанавливал камеру на треногу и подбирал подходящий ракурс. Дама же с микрофоном стояла ближе всех к выходу, располагавшемуся напротив меня в дальнем конце комнаты. Она пролистывала какие-то бумаги, видимо, готовилась задавать вопросы.

В ответ на мое приветствие они изобразили омерзение на лицах, словно кусок дерьма на их глазах ожил и снова пытался залезть в задницу. Я сразу вспомнил Игоря в тот момент – вот, кстати, чьей поддержки еще мне не хватало. Ответ я услышал только от девушки:

– Добрый день, если он конечно добрый!

– Еще какой добрый, – я хотел побеседовать хоть с кем-то кроме следователей. За нами наверняка следили с помощью камер видеонаблюдения заранее вмонтированных в том помещении, поэтому ничего лишнего мне сказать бы не дали, но хоть о чем-то я мог поговорить с новыми людьми. И я продолжил, – день мог бы получиться еще приятнее, если бы рядом со мной были мои друзья или моя девушка. Но стал хорошим уже из-за вкусного компота, поданного мне во время обеда.

– А Вы во всем находите позитив? – отстраненно спросила она.

– Ну в каждой ситуации есть что-то хорошее, – я просто пытался поддержать беседу.

Один из парней, тот, что устанавливал камеру – лет тридцати на вид – крепкого телосложения, с длинными волосами, зачесанными назад, прикрытыми кепкой. На лице был щетина, примерно трехдневной давности перевел взгляд на меня. В тот момент я увидел ярость в его глазах, когда его взор встретился с моими глазами.

– Ты ублюдок, который хотел убить людей, что хорошего ты нашел в том, чтобы взорвать бомбу в центре города! – он громко наехал на меня, готовый наброситься с кулаками, слегка вышагнув в мою сторону, чтобы я понял, что он не шутит. В тот момент я увидел на его запястье татуировку, похожую на змею, и предположительно уходившую куда-то вглубь его куртки, где-то такое уже было – может она продолжалась до самого плеча.

– Я никого не хотел убить, разве только кто-то бы умер с горя от того, что любимый «Контакт» теперь не работает, – я был спокоен и абсолютно не боялся его. Мне казалось, что даже если он меня сейчас ударит, то это не причинит мне боли. Видимо мой мозг настолько сильно был запуган и защищался, убеждая меня в том, что это все нереально и не стоит воспринимать хоть что-то из происходящего всерьез.

– Ты психопат, тебя самого надо грохнуть, – он замахнулся на меня правой рукой – не профессионально, сразу подметил я – бойцы так не бьют. Не знаю зачем мне нужна была эта мысль в тот момент. Но я в ответ лишь улыбнулся и увидел, как его одергивают коллеги. В комнату вбежали охранники, один из которых остался с нами до конца съемок, после того как их убедили в том, что больше ко мне никто не приблизится.

Когда все было настроено – это заняло минут десять, девушка подошла ко мне ближе, затем придвинула свободный стул откуда-то справа от меня, присела на него и в микрофон начла беседу.

Сначала она представилась сама, затем представила меня зрителям. Я думал, что будет запись, но оказался прямой эфир. Вроде бы для Малахова. Мама сейчас все увидит, – я знал, что она смотрит программу.

– Скажите, что побудило Вас к совершению данного взрыва? – она не называла это терактом. Мне стало приятно.

– Помутнение рассудка. Тогда я решил, что «ВКонтакте» – это средство, которое может быть, как созидательным так и разрушительным. В моей голове осела четкая мысль, что вреда от этого больше чем пользы. Вы можете поднять некоторые исследования психических способностей современных детей и детей советского союза, или даже постсоветского поколения – моих ровесников. Нынешние дети не могут провести наедине с самими собой и восьми часов подряд без гаджетов и панических атак. Не так давно Екатерина Мурашова провела эксперимент на 68 подростках, которые должны были провести всего лишь 8 часов наедине с собой. Справились только трое, – кончено я с моим адвокатом Гейлом готовился к подобным беседам. Он давал мне кое-какую информацию, которую я запоминал. Затем мое актерское образование помогало преподнести все красиво и съедобно для публики. Мне нужна была поддержка народа.

– Вы ведь разрушили огромное достояние Санкт-Петербурга, могли погибнуть люди!

– Таймер был заведен на 21:05, ровно тогда, когда все покинут здание и там никого не будет. Я не хотел жертв. А разрушенное здание – не важнее разрушенных жизней. Пусть и не во всем я прав – Дуров может создавать те проекты, которые считает нужными, если они не противоречат закону, но помимо закона есть то, что нигде не прописано – мораль. «ВКонтакте» она давно потеряна. Теперь туда любой может загрузить порно или пиратскую копию фильма, что повлечет убытки правообладателя, фотографии, отправленные в сеть никем не проверяются. Нет никакого контроля. Он ее создал, но управляла ОНА им, а не он ей, а вместе с ним жертвами становилось целое поколение неподготовленной к информационной войне молодежи. Которым необходимо будет возрождать страну, воспитывать детей и строить защиту государства. Что они смогут, если враг отнимет у них гаджеты на 8 часов?

– Интересные у вас суждения! По-Вашему – так вы абсолютно не виновны и все, что произошло – во благо. А как же вот эта женщина? – предполагаю, что на экранах показали фото, а она комментировала, – Женщина, которая просто проходила мимо того места и получила множественные переломы? Что вы ей можете сказать?

– Я разве отрицал свою вину?

В ответ она изумленно посмотрела на меня, вспоминая детально весь наш диалог. Я-то его помнил очень хорошо. И продолжил, дабы не ставить в окончательный тупик всю их попсовую программку, которая на сегодня была моим единственным шансом завоевать общественность и хоть что-то изменить в этой ситуации:

– Мне не приятно, что по моей вине она получила тяжкие телесные повреждения, это конечно же нарушение уголовного кодекса, но я прошу не обвинять меня в терроризме и не привязывать мою попытку улучшить общество к способу убить невинных. Я не рассчитывал на травмирование и уж тем более, на чью-то гибель.