— Это все?

— Почти все… потом, по-моему, старший Руденко с кем-то разговаривал по телефону, снова ругался и угрожал. Мне так кажется, это он на отца той девушки, Гусаровой, наезжал. «Если, — говорит, — не вернешь бумаги, сотру тебя в порошок!»

Слава снова помолчал и наконец сказал:

— Не мое, конечно, дело, но только вряд ли эта девушка могла у них что-то взять.

— Почему ты так думаешь? — поинтересовался Захаров, пряча в уголках губ легкую презрительную усмешку.

— Ну, слишком она спокойная была, когда к ним поднималась… Я понимаю, то, что она богатая или порядочная, — это, конечно, ничего не значит, порядочность — дело временное, а богатство от жадности не спасает, да и могла она в такую историю вляпаться, что деньги срочно понадобились, а у папаши не попросить… Но она так шла, что сразу было видно — нет за ней вины. Нервничала, расстроена была, потому что не знала, что там стряслось, но виноватой себя точно не чувствовала…

— Ладно, психолог, — насмешливо прервал его полковник, — ты мне лучше факты рассказывай. Что дальше-то было?

— А что дальше? — Слава пожал плечами. — Потом эта девушка обратно выбежала, лица на ней нет, вся в слезах. Села в свою машину и уехала. Я еще подумал — как она поедет в таком состоянии, запросто может в аварию попасть… и решил — раз Руденко ее отпустил, значит, больше не думает, что она что-то там у него украла, иначе бы держал, пустил бы в обработку… уколы, то-се — сами понимаете, быстро бы расколол. Но потом я сразу все понял: только ее «Ауди» отъехала, следом за ней — темно-синяя «Хонда», как пристегнутая. Все ясно — Руденко, пока девушка у него была, распорядился за ней «наружку» пустить по полной программе, все ее связи выяснить и найти сообщников и документы эти… Ну, в общем, разумно…

— Разумно… — как эхо повторил Захаров. — Вот что интересно: какие же документы у Руденко пропали, если он, Великий и Ужасный, настолько из себя вышел?

Слава промолчал: полковник явно не ожидал от него ответа и вопрос свой задал просто так, размышляя вслух.

На следующее утро меня опять разбудил ранний звонок — только на этот раз телефонный.

— Доброе утро, — произнес смутно знакомый мужской голос, сухой и холодный, — это полковник Захаров, мы с вами виделись вчера в доме Леонида Ильича Гусарова.

— Да, я помню, — ответила я, зевая.

— Я очень прошу вас приехать к Гусаровым. Мне нужно задать вам несколько вопросов.

— Прямо сейчас? — тоскливо спросила я.

— Да, прямо сейчас, — безжалостно ответил полковник и слегка смягчил свое требование, придав ему видимость просьбы, — если возможно.

Я решила, что должна все, что могу, сделать для Дашки, — ей настолько тяжело, что трудно даже представить.

Кое-как умывшись и быстро одевшись, я приехала к Гусаровым.

Вся семья собралась в гостиной, как на званый обед. Дашка стояла у стены, как партизан перед расстрелом, и все ее лицо покрывали пятна лихорадочного румянца.

Полковник Захаров провел меня к низкому глубокому креслу и усадил в него. Я сразу оказалась в каком-то скованном и зависимом положении, вынужденная смотреть на него снизу вверх.

Он склонился надо мной и спросил:

— Вы позавчера были в квартире Михаила Николаевича Руденко?

— Да, конечно. — Я недоуменно пожала плечами. — Мы были там вместе с Дашей…

— Не надо! Не надо приплетать Дашеньку к своим темным делам! — истерично выкрикнула с другого конца гостиной Виктория Федоровна.

Я удивленно взглянула на нее, потом перевела глаза на Дашку. Моя подруга молча стояла, закусив губу и как-то странно глядя на меня.

— Виктория Федоровна, я разрешил вам присутствовать, но только при условии, что вы будете молчать! — строго заявил лысый полковник. — Молчать и не вмешиваться в ход допроса!

— Я уже в собственном доме не могу сказать ни слова! — с пафосом произнесла Виктория Федоровна.

«Допрос? — подумала я. — Это допрос? Выходит, полковник допрашивает меня? Но почему? В чем он меня подозревает?»

Захаров снова повернулся ко мне и продолжил:

— Когда вы ушли из квартиры Руденко?

Я хотела поставить его на место и спросить, на каком основании он меня допрашивает, но покосилась на Дашку, вся фигура которой выражала страдание и глубокую растерянность, и решила ответить на все вопросы Захарова, если это поможет снять с моей подруги дурацкое обвинение в краже каких-то неизвестных документов.

Хотя я совершенно не понимала, какое отношение имеет эта кража к гибели Филиппа, по поводу которой Леонид Ильич вчера пригласил к себе в дом Захарова…

— Точного времени я не запомнила, — ответила я на вопрос полковника, — мы поднялись в квартиру Руденко, пробыли там буквально две-три минуты, Даша отдала мне книгу, и я ушла, а они со Стасом остались.

— И вы сразу вышли из дома? — безразличным тоном продолжил полковник, опустив набрякшие веки.

— Конечно. — Я кивнула.

— Нигде не задерживаясь?

— Где я могла задержаться? — Я пожала плечами. — Никаких других знакомых в этом доме у меня нет. Я вышла на улицу и пошла домой…

— Охранник на выходе вас видел?

— Кажется, он разговаривал по телефону и не посмотрел в мою сторону. А в чем дело, вы можете мне объяснить?

— Я попрошу вас отвечать на вопросы! — Захаров повысил голос и добавил в него металла.

Я замолчала, удивленно оглянувшись на Дашкиных домашних. Они насторожились, словно чего-то ожидали.

— Выйдя из дома, вы увидели Филиппа Разумова?

— Видела, он сидел в своей машине. — Я кивнула и взглянула на Дашку, собираясь спросить ее, что все это значит, но Захаров энергичным жестом пресек мою попытку.

— Почему же вы не сели к нему в машину? Ведь он, судя по всему, ждал именно вас?

— Он увлеченно разговаривал с кем-то по мобильнику и не заметил меня. Я подошла к нему, поняла, что он беседует с женщиной, и не захотела ему мешать.

— Странно как-то получается, — проговорил Захаров, улыбнувшись одними уголками рта и подняв свои тяжелые веки, — охранник не заметил вас, потому что разговаривал по телефону, и Филипп Разумов не заметил по той же самой причине… Вы не находите это совпадение подозрительным?

— Не знаю. — Я пожала плечами. — Что именно кажется вам подозрительным? Что люди разговаривают по телефону?

— Что они разговаривают именно в тот момент, когда вы подходите к ним. Как будто специально для того, чтобы они не могли вас заметить.

— Что вы хотите этим сказать? — Я тоже невольно повысила голос, но в моем положении — скорчившись в глубоком кресле — это прозвучало как-то жалко и неубедительно.