Сцена обрывалась в прошлое.

Она напомнила Кайлу день, когда бабушка впервые взяла их на охоту. Олень еще дышал, когда они спешились рядом.

«Перехвати ему горло, – старуха протянула нож рукоятью вперед. Гаррисон был старше, но ангелом смерти карга выбрала Кайла. Он колебался. Стояла поздняя осень. Ветви стыдились наготы, солнце мазало их румянцем и кровью. Кайл оглянулся и увидел потупленные взгляды, потом Грю поднял глаза, и Кайл нашел в них страх – потное дрожащее безумие от самой возможности убить живое существо. – Перережь, мать твою, глотку!»

Кайл схватил нож и ударил, неумело, сбоку. Лезвие застряло в шее, олень начал брыкаться, взбивая копытами густую, как пудра, пыль. «Чего пялишься? – рассвирепела старуха. – Твоя добыча – добей ее!» Кайл придавил шею оленя к земле, вырвал нож и несколько раз воткнул со всей силы. Бил, не глядя, но вроде попал куда нужно. Олень дернулся пару раз и затих.

«Теперь глотни», – Кайл едва не обмочился от ужаса. Она это всерьез?

«Ни за что! – думал закричать он. – Вали меня здесь, как этого зверя! Я не стану пить его кровь!» И тут подоспел Гаррисон. Спаситель! Он оттолкнул Кайла в сторону, тот не удержался на ногах и упал. Прошипев что-то вроде: «Сопляк! Дешевка!» – Гаррисон приник к иссякающей ране и довольно оскалился в сторону бабки. Та не оценила его прыти. «Падальщик! – завопила она, выбрасывая из стволов ружья вдовые гильзы. – Сейчас получишь, гнилая рожа!» Гаррисон расхохотался, густо сплюнул алым ей под ноги и взлетел на вершину холма, откуда продолжил завывать и кривляться, прячась за деревьями. Уводил буку из спальни.

Огибая рот, как тонкая бородка, засохли две струйки крови из прокушенной губы. Братья были очень похожи: Кайл сейчас и Гаррисон тогда. Рот в крови. Фамильная примета, вестница дележки наследства.

Кайл осторожничал, но ожидание уже сожгло ему пятки.

Он видел спину Бойла, застывшего посреди улицы. Тот слушал кожей. Она никогда не обманывала, не подводила. Кожа твердила Бойлу – измена, кожа щипала Бойла – обман. Он не шевелился, едва раздувая ноздри. Руки Бойла следовали своим, одним им ведомым орбитам, готовые в любой момент подарить пару монет на глаза и ключи святого Петра в придачу. Кайл заметил, что пальцы Барнби еще шевелятся, он слышал, как предательски скрипят половицы, выдавая человека на втором этаже, Кайл чувствовал гордость, что не выскочил из аптеки, а значит – имеет шанс выстрелить вторым. Но пули все не было, и уже скрип казался обманкой, пасынком воспаленного воображения, миражом.

Бойл рискнул – кожа велела бежать, кричала: «Стой!», – но Бойл не хотел праздновать труса перед Кайлом. Бойл ослушался кожу, открыл пасть, втянул носом воздух, доверился человеческим чувствам.

Предал Принца, а тот не прощал измен. Бойл сделал три быстрых вихляющих шага в сторону Барнби, склонился над ним. Волк обнюхивал крысу. Та задрала голову и жалобно пищала. Волк потерял бдительность.

– Здесь маловато, – Бойл не сразу разобрал, что шепчет ему Барнби, – для двоих.

Клыки вонзились одновременно. Из спины Бойла полетели кровавые ошметки, голова крысы завалилась набок. Со ступеней плеснуло багровой волной, кровь тут же ушла в песок. Кайл не сдержал вопля досады.

– Дрянь! Скотина! Ублюдок! – бесновался он, бессильный перед страхом покинуть аптеку. Она казалась единственным надежным местом. Гаррисон убежал, старуха помчалась за ним, Грю ревет, а Кайл застыл у мертвого оленя с ножом в руке и не знает, бросить его, начать свежевать, наколоться на нож самому или отправить вслед животному эту сопливую девчонку – своего брата.

Наконец Кайл собрался с силами.

Город дышал гнилью. Никто больше не жил под луной. Салун стоял, как раскопанная могила, как шлюха с раздвинутыми ногами, как объятия матери. Кайл Мак-Брайт вышел из тени, и ночь ослепила его серебром. Луна накрыла улицу дырявой фольгой, каждый шаг давался с трудом, каждый взгляд стоил года жизни. Красота натурально резала глаз.

Шаркая, Кайл Мак-Брайт дотащился до крыльца. Бойл и Барнби лежали рядом, как братья из одного стручка. Смертельные враги, не способные разлучиться даже по ту сторону. Кайл переступил через них и вошел в дом.

Ступени молчали.

Он ждал их ворчливого голоса, надеялся, что тот расколет тишину, но чем выше поднимался, тем гуще становилось молчание.

– Гаррисон! – позвал Кайл, не в силах терпеть. – Гаррисон, брат.

Это слово, настолько естественное и родное, покрылось плесенью и воняло. Вторая дверь слева была приоткрыта. Кайл тихонько толкнул ее ногой.

Обрубок сидел прямо, как индейский тотем, вытесанный из секвойи. На его коленях горкой лежали вскрытые револьверы. У ног темнела куча тряпья. Вокруг стула, на котором сидел истукан, широким кругом стояли патроны. Это было дико. Револьверное кладбище. Казалось, немой голем требует таких подношений. Кайл ощутил непреодолимое желание выбить барабан на пол и швырнуть пустой кольт на колени своей наживки. Ужас отрезвил его.

– Ты еще жив, – удивился Кайл Мак-Брайт. Он выключил калеку из своих планов. Вычеркнул и забыл. Дверной проем требовал сделать шаг. Кайл уже выставил колено вперед, но некое седалищное чутье впилось ему, куда положено, и вернуло ногу на место.

– Где Гаррисон? – нежно, возвращаясь в роль хозяина положения, спросил Кайл.

Тотем молчал. Его глаза смеялись. Тьма и прежде обходила их стороной, а сейчас сделала исключение и для всего лица безумца. Белое, лепленное из алебастра, оно поджало губы. Лицо напоминало город с высоты птичьего полета. Узкое, неправильной формы, источенное гарнизоном морщин, исполненное триумфа.

– Думаешь, поимел меня?! – сплюнул Кайл. – Ты же безрукая игрушка. Каменный болванчик. Сейчас я закончу с братом, спущусь за сундуком, и если твой карлик еще дышит, славно позабавимся. А потом мы с тобой поедем дальше. У меня мнооооооого врагов и серьеееееезные на тебя планы.

– Только ходить никуда не нужно. – Кайл вздрогнул, спина вспомнила поцелуй дула, почуяла мясом, как через все тело, оставляя невидимые пока ходы для пуль, курит трубку смерть, а ты спешишь и веришь, что будешь жить вечно. – Я давно здесь. Обернись-ка.

Кайл подчинился, немой от страха.

Макабр выбил кольт из его ослабевших пальцев. Потер в задумчивости переносицу дулом, опустил револьвер, открыл рот – лицо Макабра перекосилось и дрожало, точно студень – Кайл узнал в этой нелепой гримасе улыбку, и тут коротышка спустил курок.

Кайл рухнул на пол, сжимая простреленное колено. Макабр навис над ним, шумно дыша. Одна его рука спряталась в недрах серой тряпки, похожей на шейный платок или кусок платья. Револьвер Макабр сжимал в другой руке.

– Я его сейчас положу, – предупредил он. – Вон туда, чучелу на колени, так положено, ты же знаешь? Потом я подтащу тебя к брату, чтобы кончить вас обоих одной пулей. Да, одной!