Но тут же Лиза невольно сравнивает себя — нет, не с Гёте, конечно! — а с его героями. Кто она в этом сюжете? Не Вертер уж точно! Впрочем, “теперь нет Вертеров”. “А Шарлотты? Они-то, может быть, есть… Но ведь Шарлотта без Вертера была бы ничто”.

Настоящей героиней ее души и образцом для подражания становится не гётевская Шарлотта, которая “ничто” без своего Вертера, а Анна Сергеевна Одинцова — один из персонажей романа Тургенева “Отцы и дети”. Этот роман Дьяконова знала “почти наизусть” — так часто она его перечитывала.

В романе присутствуют четыре любовных сюжета: два счастливых и два несчастливых.

Счастливый сюжет — это любовь Николая Петровича Кирсанова и девушки из простонародья Фенечки, которая живет с барином и родила ему ребенка. Второй счастливый сюжет — любовь сына Николая Петровича Аркадия и Катеньки, сестры богатой и красивой вдовы-помещицы Анны Одинцовой. Несчастливый сюжет — роман брата Николая Петровича Павла Петровича Кирсанова со светской львицей, княгиней Р*. Этот роман происходил в прошлом. Он совершенно опустошил Павла Петровича, от которого осталась одна аристократическая оболочка без живой души. Второй несчастливый сюжет — любовь Базарова к Одинцовой. Эта любовь противна его жизненным убеждениям материалиста и нигилиста, однако он ничего не может с собой поделать и против своей воли признается Одинцовой в любви. Но она, хотя и чувствует к Базарову некоторый интерес, отталкивает его, потому что “спокойствие лучше всего на свете”. Наконец, он ей физически неприятен. Потом, когда он будет умирать от случайного заражения крови, поранив палец во время врачебной практики, Одинцова приедет к нему и, наверное, даже почувствует за собой какую-то вину. Но будет уже поздно.

Любопытно, что из этих любовных сюжетов самым привлекательным Дьяконовой показался четвертый. Ее не вдохновили ни идиллическая любовь юных Катеньки и Аркадия, увенчавшаяся счастливым законным браком, ни противозаконное, но такое “уютное” сожительство доброго барина со своей служанкой, ни романтическая, с испепеляющими страстями история Павла Петровича и княгини Р*. Ей понравилось, как Одинцова поставила Базарова на место. Восхитили ее холодность и спокойствие.

Мое самолюбие удовлетворяется тем, что Базаров, все отрицающий, ни во что не верующий, циник и нигилист, — полюбил именно такую женщину, и несчастливо… Она оказалась несоизмеримо выше его… “Странный этот лекарь! — повторила она про себя. — Она потянулась, улыбнулась, закинула руки за голову, потом пробежала глазами страницы две глупого французского романа — и заснула, вся чистая и холодная в чистом и душистом белье”. — Так часто засыпаю и я, чувствуя себя вполне похожей на эту героиню.

Нет, она не была ею. Одинцова была богатой, красивой и свободной, а Лиза — бедной, невзрачной и зависимой.

Между тем в доме начинают появляться свахи. Этот надежный, проверенный веками институт сводничества вызывает у Дьяконовой омерзение. На нее смотрят как на “товар”, на который берутся найти “покупателя”.

Свахи взялись за дело очень усердно и по-старинному: предлагают “показать” меня женихам… О Господи, мало, видно, еще подлости и гадости людской на земле! Наши женихи и обожатели, нажившись вдоволь со всякими… идут теперь справляться о приданом, о нашей нравственности, чтобы жениться “как все порядочные люди”! Я встала на колени и, вместо молитвы, горько заплакала.

Положение Дьяконовой незавидно. В отличие от Одинцовой, у нее нет никаких гражданских прав. А какими вообще правами обладала женщина в России конца XIX века?

1) Женщина до 21 года не имела права на отдельный вид на жительство без разрешения отца (в случае его смерти — матери или опекуна) или мужа.

2) Брак в России был церковным, и поэтому развод являлся крайне сложной процедурой, причиной для которого могли быть только два основания: измена одного из супругов или ее (его) неспособность к деторождению (в этом случае половое соитие считалось греховным, потому что не оправдывалось рождением детей). Но каждое из этих оснований требовало очень весомых доказательств, которые рассматривала духовная консистория, что превращало развод не просто в сложную, но и в унизительную процедуру.

(Кстати, не зная этого, мы никогда не поймем таких произведений, как пьеса Толстого “Живой труп” или рассказ Чехова “Дама с собачкой”. Почему, вместо того чтобы развестись со своей женой Лизой и позволить ей выйти замуж за Каренина, Федор Протасов устраивает запутанную историю с фиктивным самоубийством? Почему не могут обрести счастье Дмитрий Гуров и Анна Дидериц? Да потому что поменять семью в XIX веке было очень трудно.)

3) Женская часть наследства была намного меньше, чем мужская. Из родительского наследства дочери получали одну четырнадцатую часть движимого имущества и одну восьмую — недвижимого; остальное поровну делилось между сыновьями.

4) Для поступления на учебу и устройства на работу женщине требовалось письменное согласие отца или мужа.

Лиза все это прекрасно знала. Понятно, почему ей так нравилась Одинцова. Потому что была богатой вдовой.

Мы можем догадаться, что происходило в доме Дьяконовых, когда Лиза заявила матери о своем нежелании выходить замуж и решении поступить на Бестужевские женские курсы. Лиза скупо пишет об этом, умалчивая детали, но несложно догадаться, что в доме начался кошмар!

Мать видит всё по-своему, как она привыкла понимать эти вещи. Она подозревает дочь в чем угодно, но не в искренности ее стремления к высшему образованию. На самом деле у нее были для этого основания. Из дневника Лизы нельзя до конца понять, что для нее было целью и что — средством. Мечтала ли она о самостоятельности, чтобы поступить на курсы, или сами курсы представлялись ей способом обретения этой самостоятельности? Отказывалась ли она от замужества потому, что оно было противно ее нравственным убеждениям, представлениям о “чистоте”, или убеждения и представления о “чистоте” возникли от осознания того, что она не просто “товар”, но еще и не слишком-то привлекательный “товар”, который еще будут рассматривать, цокать языком и спорить о соотношении “цены и качества”? Во всяком случае, представление о своем “уродстве”, может быть, даже мнимом, терзало ее очень сильно, и в дневнике этому посвящено не меньше места, чем мыслям о “чистоте”.

Что должна была думать обычная мать о такой сложной дочери?

Мать начинает за ней “шпионить”. Устраивает тайный обыск в ее комнате, заставляет прислугу следить за Лизой, когда она уходит из дома. Мать подозревает, что дочь завела шашни со студентом из Демидовского лицея, а от студентов, известное дело, добра не жди! В этом она видит причину сопротивления Лизы свахам. И мать права! Ее дочь действительно водит шашни со студентом из лицея, который снабжает ее юридической литературой, сначала — через брата Шурку, а потом и напрямую. Причем не он, а Лиза назначает ему свидание на катке! Она сама ужасается этому в дневнике: “Боже мой, до чего я дошла!” Она оправдывает это тем, что ей необходимо разобраться в гражданском управлении России. “Мы, русские девушки, к стыду нашему, даже не имеем об этом понятия — так курс наших гимназий краток и так мало стараются сообщать нам сведений о своем отечестве. Огромное большинство, почти все женщины среднего круга, в особенности из купечества, совсем не знают, как управляется страна, а ведь это вопрос очень живой и серьезный. Наша француженка m-lle Marie, не особенно развитая особа вообще, с поразительным увлечением ратует далеко от родины о своих депутатах и выборах; там всякий сознает себя гражданином страны, в них развивается с малых лет сознательный патриотизм, и что может быть лучше этого?”