Йона улыбнулся. Валерия тоже широко улыбнулась, глядя в стол, потом снова подняла взгляд.

– Но какая гадость, что тебе отказали в увольнениях… кстати, – сказала Валерия и снова улыбнулась так, что подбородок пошел складками.

– Через три месяца сделаю новую попытку… а иначе – подам заявление о разрешении вентиляционного отверстия, – пояснил Йона.

– Все получится, – кивнула она и погладила его руку, лежавшую на столе.

– Вчера я разговаривал с Люми. Она как раз прочитала “Преступление и наказание”, по-французски… было весело, мы просто говорили о книгах, я и забыл, где нахожусь… пока разговор не закончился.

– Не припомню, чтобы ты раньше был таким разговорчивым.

– Но если разделить продолжительность телефонного разговора на две недели, то получится всего пара слов в час.

Локон упал на шею, и Валерия отбросила его движением головы. Кожа у нее имела оттенок припудренной меди, в уголках глаз залегли глубокие морщинки – от смеха. Тонкая кожа под глазами была серой, под ногтями застряли крупицы земли.

– Раньше можно было заказать выпечку из кондитерской. – Йона разлил кофе по чашкам.

– Пока тебя не выпустили, мне надо блюсти фигуру, – ответила она, положив руки на живот.

– Ты красивее, чем всегда.

– Видел бы ты меня вчера, – рассмеялась Валерия; длинные пальцы коснулись эмалевой ромашки на цепочке, висевшей у нее на шее. – Я была в Салтшёбадене, где открытый бассейн, ползала там под дождем, готовила поверхности для посадок.

– Токийские вишни, верно?

– Я выбрала сорт с белыми цветками, тысячи, просто невероятно… в мае словно снежная метель обрушивается на это деревце.

Йона посмотрел на чашки, на голубые салфетки. Свет из окна ложился на стол широкими полосами.

– Кстати, как продвигается обучение? – спросила Валерия.

– Не так легко.

– Странное это ощущение – переучиваться? – Она сложила салфетку.

– По-хорошему странное.

– Но ты уверен, что не хочешь назад, в полицию?

Йона кивнул и перевел взгляд на окно. Между поперечными прутьями решетки виднелось грязное стекло. Спинка стула скрипнула, когда Йона откинулся назад, погрузившись в воспоминания о последней зиме в Наттаваара.

– О чем ты думаешь? – серьезно спросила Валерия.

– Ни о чем, – тихо ответил он.

– Ты подумал о Сууме, – просто сказала она.

– Нет.

– Когда я сказала про метель.

Йона взглянул в ее янтарные глаза и кивнул. У нее была удивительная способность почти читать его мысли.

– Нет ничего тише снега, когда ветер улегся, – сказал он. – Знаешь… мы с Люми сидели рядом с ней, держали ее руки…

Йона подумал об удивительном спокойствии, которое сошло на его жену перед смертью, и о последовавшей за ним неподвижности.

Валерия потянулась через стол и погладила его по щеке, ничего не говоря. Татуировка на правом плече просвечивала через тонкую ткань блузы.

– Мы справимся, верно? – тихо сказала она.

– Справимся, – кивнул он.

– И ты не разобьешь мне сердце, Йона?

– Нет.

Йона еще ощущал сладостную радость после визита Валерии. Валерия словно каждый раз приносила с собой немного жизни.

В камере было совсем тесно, но если встать между письменным столом и умывальником, то места оставалось как раз для боя с тенью и отрабатывания боевых техник. Йона двигался медленно, упруго, думая о бесконечных плоских полях Голландии, где он получал образование.

Йона не знал, сколько времени он тренировался, но небо стало таким темным, что померкла желтая стена за окном. Тут щелкнул замок, и дверь камеры отворилась.

Двое надзирателей, которых он раньше не видел, стояли в проеме, напряженно глядя на него.

Йона подумал, что это обыск, что-то случилось – может быть, попытка побега, которую они связали с ним.

– К тебе адвокат защиты, – объявил один из надзирателей.

– Зачем?

Не отвечая, охранники защелкнули на нем наручники и вывели из камеры.

– Я не просил о встрече с адвокатом, – сказал Йона.

Все вместе они спустились по лестнице и двинулись по длинному коридору. Мимо бесшумно проехал надзиратель на самокате и скрылся.

Йона подумал: наверное, выяснилось, что Валерия, приходя к нему, пользовалась документами сестры. У нее самой в прошлом был тюремный срок, и ей не разрешили бы посещения, поэтому они с ней придумали такой выход.

На стенах сменились цветовая гамма и стиль. На границе светового круга виднелся грубый бетон.

Надзиратели провели Йону через бронированные двери и шлюзы. Несколько раз им пришлось предъявлять документы, дающие право сопровождать заключенного. Зажужжал замок, и они прошли глубже, в отделение, незнакомое Йоне. В дальнем конце коридора несли вахту у двери двое мужчин.

Йона сразу узнал телохранителей из службы безопасности. Не глядя ему в глаза, они открыли перед ним дверь.

В полутемной комнате не было мебели, за исключением двух пластмассовых стульев. На одном из них кто-то сидел.

Йона остановился посреди комнаты.

Свет потолочной лампы не достигал лица сидящего, но под него попадали стрелки брюк и черные ботинки с испачканными жидкой грязью носами.

В правой руке сидящего что-то поблескивало.

Когда дверь за Йоной закрылась, человек поднялся, сделал шаг в свет лампы и сунул очки для чтения в нагрудный карман.

Только теперь Йона разглядел его лицо.

Перед ним стоял премьер-министр Швеции.

Под глазами министра залегла чернота, тень острого носа падала на рот, словно прочерченная карандашом.

– Этой встречи не было, – предупредил министр характерным хриплым голосом. – Я вас не видел, вы меня не видели. Что бы ни случилось – говорите, что встречались со своим адвокатом.

– Ваш водитель не курит, – заметил Йона.

– Верно, – удивленно подтвердил министр.

Его рука потерянно тронула узел галстука, прежде чем министр продолжил.

– Накануне ночью убили министра иностранных дел. В его доме. Прессе будет объявлено, что он скончался после короткой болезни, но на самом деле речь о террористическом акте.

Нос министра блестел от пота, мешки под глазами были темными. Кожаный ремешок с тревожной кнопкой скользнул по запястью, когда министр подвинул Йоне стул.

– Господин Линна, – объявил он, – я приехал сюда с очень необычным предложением, предложением, которое действует только здесь и сейчас.