шеей: он лежал в куче перьев. Она рассказала мужу, что в другой раз, когда они пошли за продуктами, Рут – ей тогда было около трех лет – засмеялась, когда в овощном отделе включился распрыскиватель. Затем Роуз тоже засмеялась, после чего внезапно включилась система пожаротушения и залила водой весь магазин. Она рассказала ему, что каждый раз, когда она гуляет с девочками по Линкольн-парку, посадив их в громоздкую коляску для близнецов, все собаки в районе ложатся на спину в знак подчинения.

Ротко высмеивал ее, выслушивая эти истории с улыбкой, призванной показать, что он ей верит и считает это чудным и странным. Но на самом деле это говорило о том, что Бет не помешает найти друзей среди других родителей в декрете. Об остальных, более пугающих случаях она ему не рассказывала. Однажды днем, когда девочки должны были спать, Бет проверила видеоняню и увидела на мониторе, что обе кроватки абсолютно пусты; рыдая, она бросилась в детскую и обнаружила, что дочки крепко спят: разгоряченные и вспотевшие, они тихонько подергивались, возможно, им снился один и тот же сон. Бет не рассказывала ему, как иногда зимой боялась, что холодный ветер проникнет под дверь и сквозь швы в окне унесет девочек прочь. Она не говорила ему о бездомной женщине возле Whole Foods[32], которая начала тыкать пальцем в нее и близняшек и без умолку кричать. Бет не рассказала ему о том случае, когда повела девочек в Филдовский музей[33] и они задержались там дольше, чем она рассчитывала. Дома Рут и Роуз расплакались от голода и усталости, пока она пыталась состряпать для них на скорую руку кесадилью[34]. Вдруг близняшки вскрикнули, и в тот же миг огонь на плите полыхнул и обжег ей руку.

Она не рассказывала ему, как иногда они клянчили вкусности или просили купить им что-то, а если она отказывала, они просили еще раз, и она физически ощущала, как что-то пронизывает ее – нечто вроде статического электричества. Иногда, если они проделывали это с другими людьми – не с ней, а, например, с Ротко, – те как будто меняли принятое ранее решение.

По ночам, когда девочки вот так входили в их спальню, Ротко никогда не просыпался. Он – да обычно и она тоже – спал очень крепко. Ротко храпел не слишком громко, если только не страдал простудой, и она уже давно привыкла к тому, что время от времени вопят сирены или мимо их дома проходит кучка пьяных хипстеров. Когда они только начали встречаться, то часто ходили в походы, и ей нравились шум ветра и дождь, стучащий в палатку холодной ночью. Но это, кажется, было целую вечность назад. Прожив столько времени в Чикаго, Бет привыкла к ритму его звуков. И все же, несмотря на то что девочки входили в их спальню очень тихо – можно сказать, абсолютно бесшумно, – она всегда просыпалась. Бет знала, что стоит открыть глаза – и она увидит, как они смотрят на нее и молча ждут.

И она действительно открыла глаза.

– Тете Эмили грустно, – сказала Роуз. Она говорила очень тихо, стараясь не разбудить отца.

– Она снова плачет, – прошептала Рут.

Бет села и посмотрела на телефон. Два ночи. Что случилось? В Сиэтле сейчас сколько, одиннадцать? Нет, полночь. Ни голосовых, ни текстовых сообщений от сестры не было. Она убрала телефон и оглянулась через плечо на Ротко: он крепко спал.

– Она одна в постели и плачет, – сказала Рут.

Роуз кивнула.

– Дяди Билли с ней нет. Она поэтому плачет?

– Мне кажется, вам приснился дурной сон, – сказала Бет. – Не будем будить папочку, ладно? Возвращайтесь в постель.

Девочки послушно кивнули. Они развернулись, вышли из комнаты и зашагали по коридору.

Бет не хотелось так думать, но правда есть правда: ее дочери ведут себя иногда жутковато, хотя в основном они просто умницы. Да, Рут и Роуз немного маловаты для своего возраста, но они с рождения были крошечными. Для близнецов это неудивительно, и их педиатр, доктор Сендек, успокоил по этому поводу. Впрочем, его седые моржовые усы и загадочный европейский акцент в целом создавали атмосферу умиротворения, и он всегда умел подбодрить Бет. Девочки были невысокими для своего возраста, но здоровыми и умными. Они играли в футбол, занимались испанским, а по вторникам брали уроки плавания. В хорошую погоду они надевали на Расти поводок и шли по улице впереди нее, направляясь в парк за углом, и даже собирали его какашки в голубые пакетики, которые Бет держала в пластиковом контейнере, прицепленном к поводку. Им нравилось ходить в школу, и у них было полно друзей. Казалось, что им каждые выходные приходится посещать дни рождения, детские праздники и другие мероприятия, обязательные для всех, у кого есть дети. Отчасти поэтому они перестали ходить в походы, и Ротко любил шутить, что они сойдут с ума от скуки, когда близнецы уедут в колледж и у него с Бет появится куча свободного времени.

Да, иногда девочки были привередливы в еде, но они никогда не жаловались на то, что им приходится жить в одной комнате. Дом был хороший, Бет нравился район, и она была рада, что они успели вовремя приобрести жилье. Особенно если учитывать, что недвижимость в Линкольн-парке была дороговата еще до того, как у них появились девочки, а сейчас цены совсем взлетели. Но, даже несмотря на то, что Бет вот уже два года работала полный рабочий день, они не могли позволить себе купить в этом районе дом побольше. И не смогут позволить еще несколько лет, пока она не вступит в партнерство. Впрочем, жили они вполне сносно. У них была роскошная «ауди», и им не приходилось отказывать себе, если они хотели заказать суши на дом или поехать в очередной ежегодный отпуск. Если не считать того, что им не хватало денег, чтобы переехать из квартиры с тремя спальнями в Линкольн-парке – они с Ротко использовали третью спальню в качестве кабинета, хоть там и стоял раздвижной диван для гостей, – в дом побольше, жили они достаточно неплохо. Бет повторяла это Эмили снова и снова, но ее сестра отказывалась принять чек. Когда все стало совсем дерьмово, перед тем как Билли лег на реабилитацию, Бет улетела в Сиэтл на выходные, оставив девочек с Ротко. Эмили позволила ей оплатить ужин и поход в спа, а потом согласилась уехать жить в Чикаго с ней, Ротко и близнецами на несколько месяцев, когда стало совсем худо. Она даже позволила Бет заплатить за реабилитацию. Но Эмили наотрез отказывалась от денег. Она не хотела брать у нее больше, чем уже взяла. Бет не обольщалась по поводу того, что они с Ротко могут хоть как-то помочь с долгами, в которые влезли Эмили и Билли, – эта ноша стала совсем неподъемной, – но она выписала сестре чек на пять тысяч долларов. Этого бы хватило, чтобы слегка улучшить положение.

– Это моя ошибка, – сказала Эмили. – Я ее совершила, и мне за нее расплачиваться.

И порвала чек.

Бет последовала за Роуз и Рут в детскую мимо комнаты, которую они с Ротко использовали в качестве кабинета. У девочек была двухъярусная кровать, и она смотрела, как они укладываются в постель. Очевидно, сегодня Рут спала снизу, а Роуз – сверху, но девочки часто менялись местами по какому-то им одним понятному расписанию, так что Бет оставалось только молча ждать, пока они улягутся, чтобы потом подоткнуть им одеяла. В углу стоял ночник. Она задумалась, не слишком ли они выросли, чтобы спать с ним, но ее это не сильно беспокоило. Бет видела ночники, которые светили, как уличные прожекторы, этот же был в форме бронтозавра и издавал мягкое, теплое свечение, как кнопка включения на компьютере. Его хватало, чтобы разрезать тьму и смягчить тени, но из-за приглушенного света нельзя было четко разглядеть девочек. Впрочем, вряд ли бы это чем-то помогло. Даже при ярком освещении им с Ротко иногда было сложно различить их, да еще дочки специально любили их разыгрывать. Бет нужно было всего лишь закрыть глаза: это никогда ее не подводило. Как бы девочки ни походили друг на друга – а они выглядели идентично, как и все