— Хочу варенье, — быстро передумал я. И мыотправились обедать.

...Шли третьи сутки нашего автономного существования. Запасыпищи подошли к концу вчера, деньги — на день раньше.

— Это ты виноват, что у нас только хлеб и вареньеостались, — намазывая очередной бутерброд, обвинил я Стаса.

— Я думал, ты не очень расстроишься, если я позовудрузей перекусить после футбольного матча, — смущенно ответил брат.

— Одного-двоих — это еще куда ни шло, — рассуждаля, давясь ненавистным бутербродом. — Но целая орава проголодавшихсяпятиклассников — это офигеть можно!

— Надо было спасать положение, — оправдывалсяСтас. — Мороженные пельмени — идеальное решение!

Бутерброд определенно не лез в горло, а торопливо спрятаннаяСтасом тетрадь не давала покоя. Стихи он, что ли, писать начал?

— Делай яичницу, — велел я, откладывая истекающийвареньем хлеб. Стас вздохнул, открыл холодильник, и стал доставать с плетеныхполок мелкие грязные яйца, брезгливо держа их кончиками пальцев. А я тихонечкопошел в зал, запустил руку под диван, вытащил тетрадь и принялся читать...

«Вы про меня ничего не знаете, если не читали книжки подназванием „Сегодня, мама!“, но это не беда. Эту книжку написали сразу дваписателя, наверное, в одиночку не решились, и, в общем, не очень наврали.Кое-что присочинили, но в общем рассказали все как было. Это ничего. Я еще невидал таких людей, чтобы совсем не врали, кроме разве Кубатая и Смолянина, даеще сфинксов, но они не люди. Про Кубатая — это генерал-герой, — проСмолянина и сфинксов рассказывается в этой самой книжке, и там почти всеправда, только кое-где приврано. А еще эти писатели решили, что если в книжкедва главных героя, то одного надо все время ставить в смешные положения ипоказывать каким-то недотепой. Не знаю, как они выбирали, над кем будут издеваться,может спички тянули, только издевались в основном надо мной. А мой старшийбратец Костя все время оказывался таким умным и находчивым, что прежде чем ядочитал до конца, я две книжки порвал на кусочки.

Только в этой истории никакого такого вранья не будет. Иничего смешного тоже, я уж постараюсь. Это будет зловещая книжка. Так что есликто-то хочет посмеяться, то пусть эту книгу не читает, а идет в магазин,покупает себе колбасу, ест ее и молчит. А я буду писать серьезно и трогательно,как знаменитый детский писатель Игорь Петрович Решилов.

Недавно наши родители уехали в Антверпен, на конгрессархеологов-борцов за палеоконтакт. Мы с Костей немножко надеялись, что они инас возьмут. Но этого не получилось по финансовым соображениям, так папапризнался. Про наши приключения в будущем никто не знает, а вот родителинедавно откопали какую-то древнюю железяку и сразу стали знаменитыми. Вот их ипригласили на халяву.

Папа очень не хотел оставлять нас одних, он считает, чтоесли дети остаются одни дома, то с ними непременно случаются какие-нибудьнеприятности. Но мама, конечно, его переспорила. Она-то помнит, как достойно япроявил себя в Древнем Египте.

Так что мы родителей за границу отпустили. Папа ведь даже впрошлом не был, а уж на Венере и мама не бывала. У них было тяжелое детство, умамы — рабовладельческое, у папы — пионерское. Пусть отдохнут. Нам оставили вморозильнике котлеты и пельмени на неделю, деньги на молоко и хлеб — в пределахразумного, как сказал папа, и попросили соседку — тетю Клаву — за намиприсматривать. Ничего интересного пока не случилось, и я боюсь, что...»

На этом месте, похоже, мое появление прервало Стасовотворчество. Я спрятал тетрадь и покачал головой. Ну и Стас! Вот это да!Писателем решил заделаться! С чего бы это? Может ему витаминов не хватает? Илиот того, что я его футбольным мячом по голове стукнул? Бедняга...

— Я сготовил яичницу, — хмуро сообщил Стас, входяв комнату и подозрительно меня оглядывая. — Только она... не очень. Будешьесть?

— Буду, Стасик, — оставив его в полномостолбенении я вышел на кухню. Есть яичницу, приготовленную писателем, мне ещене доводилось, и я мужественно приступил к обеду. Ничего особенного, скажу вам.Яичница как яичница, подгорелая и несоленая.

Потом я вернулся в зал, сел рядом с притихшим инастороженным Стасом, и мы немножко поговорили на древнеегипетском. Это чтобыне утратить навыка, и еще потому, что мы по маме скучали, хоть и не хотели другдругу в этом признаваться.

— Большая железная птица, в которую сели папа и мама,перенесла их над широкой-широкой рекой, — грустно сказал Стас. Вдревнеегипетском нет слов «самолет» и «океан», так что ему приходилосьвыкручиваться.

— И молодая рабыня-прислужница прошла по большойжелезной птице и накормила их ножками маленькой домашней птицы, — совздохом подтвердил я. Слово «курица» я забыл, а может и не знал никогда. —И мудрые погонщики железной птицы перегнали ее через большую-большую реку...Какую реку, Стас? Разве селение Антверпен находится на другом большом кускеземли?

— Нет, конечно, — признал Стас. — Но таккрасивее звучит...

И тут случилось ЭТО!

Что-то сверкнуло, грохнуло, нас качнуло на диване, так чтосразу вспомнились мамины рассказы о землетрясениях. И перед нами появилосьДЫРКА! Не в стенке, а прямо в воздухе. В эту дырку было видно большое,заставленное книгами помещение, библиотека, наверное. А прямо перед нами стоялтолстенький румяный дядька с маленькими лукавыми глазками на добродушном лице.

— Добрый вечер, мальчики! — вскричал он и хитроподмигнул.

Стас, наверное, вложил все свои умственные способности внаписание романа. Он спросил:

— Вы кто? Если бандит, то у нас денег нет. Тольковаренье в холодильнике...

— Варенье? Отлично, — обрадовался бандит. —Знаете, после путешествия во времени так хочется сладенького.

— Так вы... — хором завопили мы.

— Из двадцать пятого века, — гордо сказал дядькаутирая пот со лба. — Привет от Кубатая.

— От Кубатая? — Стас подался вперед и дрогнувшимголосом сказал: — Я знал, знал, старый друг — не ржавеет.

Тут он что-то явно напутал с пословицами, но я не сталсмеяться, зная его восхищение генерал-сержантом, и пошел за вареньем. Выбралбанку малинового, оно самое вкусное и сладкое, вернулся, и протянул дядьке. Тотвзял банку, не высовываясь из своей дырки, и принялся пальцем отколупыватьбумажную крышку.

— Вы заходите, заходите, — суетился Стас. —Чайку попьем!

— Не могу, — отхлебывая варенье прямо из банкиотозвался наш гость. — У вас нет этномагического поля.

— Какого? — удивился я.