— Мам… А куда ты звонить собралась?

— Так ему.

— Зачем?

— А пусть знает, что у него сын есть.

— Не надо, мама. Зачем?

— Надо, Андрюша. Не хочу с этим грехом на тот свет уходить. Пусть он знает. Тем более я ж не помощи просить у него собираюсь. Даже когда тебя растила, помощи не просила. А теперь уж чего?.. Теперь ты самостоятельный, взрослый.

— А ты что, его телефон знаешь?

— Нет. Не знаю. Сейчас узнавать буду. Дай мне трубку, Андрюша.

— Да не надо, мам… Ну что ты придумала? А вдруг он пошлет тебя куда подальше с этим признанием, ты расстраиваться потом будешь…

— Не пошлет.

— Так он же крутой, мам! Ты сама видела!

— Дай трубку, Андрюша. Я знаю, что делаю. А ты иди лучше в порядок себя приведи. Помойся, побрейся, причешись. И рубашку новую надень. Ту, голубенькую, что я тебе на день рождения дарила. Ты в ней такой красавец!

Он сердито сунул ей трубку, но с места не встал. Странное было у него внутри ощущение, он и сам его не понимал. То ли волнение там поднялось, как перед школьным экзаменом, то ли досада на свое трудное детство, обманно приукрашенное образом капитана Жеглова. Сидел, смотрел, как мать, поджав губы, терпеливо тычет в кнопки телефона, пытаясь дозвониться в справочную службу. Надо же, дозвонилась-таки. И название фирмы, в которой начальником был Комиссаров, четко в трубку произнесла. Вот уже и телефон пишет… Господи, зачем? Что она, секретарю будет объяснять, кто она такая?

— …Девушка, соедините меня с Комиссаровым Андреем Васильевичем. Скажите, что это Анна Котельникова звонит. Он знает.

Больше он не мог при этом присутствовать. Просто не мог, и все. Подскочив с дивана, он быстро прошел через комнату, запер дверь ванной, торопливо разделся, встал под душ. Упругие струи спасительно полились на макушку, он доверился их спокойному теплу. Надо было только постоять вот так подольше, обдумать полученную информацию. Вряд ли этот Комиссаров вспомнит мать. При такой-то надменной роже. Да самому ему на фига, спрашивается, какой-то отец сдался? В детстве — да, в детстве и правда нужен был, хотя он довольно ловко в отцы себе капитана Жеглова приспособил. А этот… А об этом лучше не думать.

Он вспомнил. Андрей это понял по маминому торжественному лицу, когда вышел из ванной. Сразу стало понятно: вспомнил. Анька суетилась заполошно, наводила скороспелый порядок.

Меньше чем через час дверной звонок взорвался требовательной трелью.

— Иди, Ань, открой… — скомандовала мама тихо. — Пусть сюда, ко мне в комнату проходит.

Запах дорогого одеколона проник в комнату еще до того, как его обладатель, то есть воскресший из небытия отец, появился на пороге. Крупный, бросающийся в глаза породистой солидной мужицкой красотою, словно прожаренной возрастом до золотистой твердой корочки. Чужой человек. До основания чужой, изо всех сил отторгаемый обстановкой их скромного жилища. Впрочем, Комиссаров и не претендовал на особую близость — стоял каменным изваянием в дверях, немного брезгливо рассматривая бывшую свою возлюбленную. Потом глянул в сторону Андрея с осторожным и жадным интересом, улыбнулся с трудом. Странная у него была улыбка. Будто лицо не хотело улыбаться, а он его заставлял. Снова взглянув на лежащую на диване женщину, проговорил насмешливо:

— Здравствуй, Анна. Я тебя бы и не узнал, если б на улице встретил. Этот, что ли, говоришь, мой сын?

И опять Андрею показалось, что он с трудом присобачил к голосу эту насмешливость, как давеча улыбку. Будто защищался от них. А может, не от них. Может, от себя. В общем, непростой был мужик его отец. Не обманул телевизор.

— Да. Здравствуй, Андрюша, — с тихим достоинством произнесла из своего угла мать. — Не стой в дверях, проходи, садись… Сколько мы с тобой не виделись? Тридцать пять лет? Ну да… Столько и есть. Раз Андрюше недавно тридцать четыре исполнилось.

— Ты сама так захотела, Анна. Сама ушла, сама пропала. Обиделась тогда на меня? Я уж и не помню, за что.

— Ну не помнишь, и не надо. А если вдруг вспомнишь, то знай, что я простила тебя. На всякий случай. А это сынок твой, познакомься. Я его тоже Андреем назвала.

— Ты уверена, что он мой? — глянул Комиссаров в сторону Андрея так, будто приценивался с сомнением, будто собирались ему против воли навязать некачественный товар.

— Уверена, — спокойно продолжила мать. — Как мне быть в этом не уверенной? У меня, кроме тебя, вообще никого и никогда не было.

Комиссаров внимательно посмотрел на нее, и Андрею показалось, будто что-то живое на секунду мелькнуло в его взгляде, хотя от этого желание дать ему в морду не уменьшилось. Но отчего-то Андрей понимал, что нельзя. Ради матери и нельзя. Надо стерпеть эти дурацкие смотрины, раз ей того захотелось.

— А если я экспертизу сделаю?

— Я думаю, ты не понял меня… — тихо усмехнулась мать. — Я сына тебе вовсе не навязываю. Он у меня хороший парень, самостоятельный, ни в чем не нуждается. А насчет экспертизы… Пустое это все. Не в экспертизе тут дело. Не нужен тебе сын, так ты иди с богом.

— Я должен точно знать. Мне это важно. Ты даже не представляешь, Анна, как мне это важно. Иначе бы я не приехал, — не отрывая холодных голубых глаз от лица Андрея, проговорил Комиссаров. Потом помолчал минуту, вздернул подбородок и, чуть растянув губы в улыбке, произнес уже более сносно, почти миролюбиво: — Ну, чего ты на меня бычишься? На экспертизу не хочешь? Ты пойми, мне это важно знать.

— Ой… Ой, батюшки… — тихо выплыла откуда-то сбоку на авансцену Анька. — Да вы что же такое говорите, ей-богу… Какая такая экспертиза, когда и простому глазу видно, что вы схожи, как два яичка от курочки…

Суровый гость даже не повернул голову в сторону Аньки, но ее простые слова подействовали на него неожиданным образом. Он будто расслабился, обмяк, оттаял лицом.

— Похожи, говоришь? Как два яичка от курочки?

— Так вы встаньте, встаньте оба к зеркалу, коли сами не видите. Тут и слепой не обманется, — с готовностью подсунулась к нему Анька. И поторопилась представиться: — А я жена его, значит… Сыночка то есть вашего… Давайте познакомимся! Меня тоже Анной зовут!

— А я всегда хотел сына… Всегда хотел, — тихо проговорил гость, не замечая настойчивых Анькиных реверансов и обращаясь только к Андрею. — У меня в молодости ранение было… Ну, это после того, как я с твоей матерью расстался. Мне тогда сказали, что я детей иметь не смогу. А я всегда хотел сына! Я не знал про тебя. Но так же не бывает…

Он неожиданно запустил пятерню в причесанную волосок к волоску седую гриву, мотнул головой, как уставший конь, подобрался с трудом. Потом произнес медленно:

— Ладно. Будем считать, что у меня теперь сын есть. Да, будем считать. Не потеряемся, надеюсь?

— Да вы хоть обнимитесь для начала, что ли… — снова подсунулась к нему со слезливым сентиментальным советом Анька.