– Марина, – Шатилов добавил в голос низких частот, которые, как ему казалось, помогают достигнуть доверительной интонации, – мой вопрос, быть может, причинит вам… Ну, словом, была ли смерть вашего отца…

– Естественной? – подхватила Марина, снова приподнимаясь. – Спрашивайте, не стесняйтесь. Я и сама себя спрашивала об этом. У него было очень больное сердце, а он работал на износ, и с таким эмоциональным напряжением… Медицинское заключение – обширный инфаркт, да только черт их знает… Может, и сыпанули какой-нибудь хитрой гадости, как мне в коньяк… Только вряд ли. Ведь если сыр-бор разгорелся из-за той рукописи, они бы ее сначала украли, отняли или как там, а не искали бы потом.

– Резонно, – заметил Шатилов. – Но почему они решили, что рукопись скрываете именно вы? Вы о ней кому-нибудь говорили? Я имею в виду – о выводах профессора?

– В том-то и дело, что да! – Марина попыталась щелкнуть пальцами, но это вышло беззвучно. – Только не о выводах. Отец выразился бы осторожнее: о потенциальной возможности выводов. Меня просто распирало, я была в такой растерянности, и поделиться с кем-то… Ну, это было необходимо, и я думала, что могу доверять тому человеку…

– Кому?

– Мой друг, или приятель, или возлюбленный, или как его теперь называть… Потом уж я сложила два и два. Он возник в моей жизни сразу после того, как у отца появилась рукопись, а исчез, когда отец умер… Ну, что я могла заранее подозревать? А получилось, что я даже не знаю, где его найти.

– Понятно, – сказал Шатилов, возвращаясь к обычному тону. – И вы решили, что за рукописью охотятся из-за ее содержания. А ну как все проще? Этот раритет может стоить кучу денег.

– Юрий Дмитриевич, да какая мне разница почему?! – воскликнула Марина едва ли не в слезах. – Они за мной охотятся, ЗА МНОЙ! Вот я выйду от вас – и куда мне идти? Моих знакомых они наверняка вычислили… В милицию? Что я там расскажу, чем мне там помогут? А вот те негодяи меня через милицию в два счета отыщут. Думаете, у них нет связей?

– А вы не преувеличиваете их всемогущества? – Шатилов потянулся за новой сигаретой.

– Откуда я знаю! – взорвалась девушка. – Я боюсь! Я не хочу, чтобы снова тыкали пистолетом под ребра…

– Успокойтесь, – Шатилов положил руку на плечо Марины. – Здесь вы в безопасности… Вот что, я открою вам маленький секрет. Я не имел намерения вмешиваться в ваши дела, но вы меня заинтересовали. Смогу я для вас что-то сделать или нет, вопрос другой, но пока вы можете остаться у меня.

Марина просияла, но тут же нахмурилась:

– Пока – это сколько? Неделю, месяц, год? Они не отстанут…

– Ну, не смотрите на вещи так трагично… Все меняется, и не обязательно в худшую сторону.

– Наверное, вы правы, – со вздохом произнесла Марина. – Только вам хорошо рассуждать, а я…

– А вам пора отдыхать, – заключил Шатилов с притворной строгостью. – Крепкий сон, утреннее солнышко и легкий завтрак еще никому не ухудшали настроения. Обещаю, утром мы с вами на свежую голову обсудим все подробнее. Помните завет барона Мюнхгаузена? Нет безвыходных положений.

– Винни-Пух считал иначе, – кисло отметила девушка. – И у него имелись свои основания… Господи, как я устала… Что мне вколол ваш доктор? Плыву…

Последние слова она пробормотала в полусне. Электрическая энергия возбуждения, отодвинувшая было действие снотворного на задний план, иссякла до конца, и теперь, даже если бы Шатилов пожелал продолжить разговор, ничего бы не вышло. Марина спала, по-детски сунув ладошку под щеку.

Шатилов плотнее укрыл девушку пледом, подобрал разукрашенное кровавыми пятнами платьице, бросил его в стиральную машину в ванной по дороге в кабинет. Он проголодался, но не смог заставить себя тащиться на кухню и готовить ужин. На краю письменного стола лежала надорванная упаковка чипсов, и Шатилов решил, что этого вполне хватит, особенно если запить остатками коньяка. Он проглотил содержимое полной рюмки, состроил недовольную гримасу, вновь закурил.

«Что делать?» – пресловутый русский вопрос, мысленно усмехнулся Шатилов. Несмотря на очевидное неравнодушие к рассказу девушки (а может быть, и к ней самой?), он по-прежнему не испытывал ни малейшего желания ввязываться в какие бы то ни было авантюры. Но, видимо, не получится и невинность соблюсти, и капитал приобрести… Как удачно, что на днях приезжает Сашка Кремнев! Этот парень и порох выдумает… Точнее, раньше мог выдумать, поправил себя Шатилов. Каким-то он увидит Кремнева после восьмилетнего отсутствия и десять лет спустя после той страшной истории, стоившей обоим карьеры в КГБ… Да, Шатилову – только карьеры, а Кремневу она обошлась намного дороже.

В телеграмме Кремнева из Санкт-Петербурга не был указан день прибытия, но если Саша просит готовиться, надолго не застрянет. Крайне любопытно, что он скажет о проблемах Марины Стрельниковой… Сам Шатилов не спешил с мнениями и прогнозами. Загадка старинной рукописи могла разрешаться самым примитивным образом… Но если это не так, тогда Юрий Дмитриевич Шатилов еще никогда не оказывался лицом к лицу с обстоятельствами более странными.

Кабинет весь дышал старомодным уютом, несмотря на царящий тут беспорядок, а возможно, благодаря ему. Таких комнат Олег Мальцев не видел давно, если вообще когда-нибудь видел воочию, а не в фильмах из жизни дореволюционных русских интеллигентов. Удивляло не количество книг (у любого образованного человека их немало), а непринужденная гармония их размещения. Книги словно были готовы к естественному диалогу с хозяином кабинета, как разумные существа, обладающие собственной свободной волей. Кроме книг, здесь были пухлые папки, набитые газетными вырезками и пачками рукописных листов, торчащих из-под потрепанных обложек, географические карты и атласы, какие-то вычерченные от руки планы и схемы, наброски и заметки для памяти, раскрытые ежедневники, записные книжки. Все это идеально сочеталось с удобной ветхой мебелью, созданной не для украшения интерьера, а для полноценной творческой работы.

Сам хозяин кабинета, Алексей Григорьевич Илларионов, сидел перед гостем в плетеном кресле-качалке со стаканом чая в руке (такой же стакан стоял на столе у локтя Олега). В разговоре возникла пауза, и пока она длилась, Мальцев разочарованно думал о том, что его долгие и сложные поиски снова привели в тупик.

– Видите ли, Олег, – сказал Алексей Григорьевич, отставляя стакан, – непосредственно вашей темой мне заниматься не довелось. О, совсем не потому, что она лишена интереса, вовсе нет. Но знаете, кто-то однажды сравнил человеческую жизнь с воронкой. Сначала она вбирает в себя все, затем только самое главное и под конец – единственное. А у меня осталось так мало времени, чтобы закончить книгу о людях, которые были мне близки и дороги и которых уничтожили очень далеко от вашего таежного объекта…

– Значит, вы ничем не в состоянии мне помочь, – вздохнул Мальцев.

– Не торопитесь, молодой человек, – улыбнулся Илларионов очень светло, не по-старчески. – О начале того строительства в сороковых годах вы действительно вряд ли что-либо узнаете. НКВД тщательно прятал эту тайну. Документов, скорее всего, не осталось, а найти очевидцев не так-то легко. Но я дам вам один адрес… Это маленький музей, существующий благодаря энтузиазму моего друга, Александра Денисовича Бортянского. Это настоящий подвижник… Так вот, в его музей была передана часть недавно рассекреченных документов НКВД-МВД. Их чуть не сожгли, потому что они мало кого из историков интересовали. Ведь относятся они к эпохе конца сороковых – середины пятидесятых, прекрасно изученной по другим источникам… Конечно, если бы в них обнаружилась сенсация… Но ее не обнаружилось, и Бортянский выпросил бумаги для себя.