– Мил, ты на Наталью внимания не обращай. Это у нее прелюдия к началу проявления любознательности и как следствие – активному участию в расследовании. Сначала уверяет, что надо быть круглой идиоткой, чтобы влезть в очередное дело, а потом сама этой самой идиоткой и становится.

У Наташки мигом пересох источник горьких слез и открылось второе дыхание по выдаче на поверхность не очень лестных для меня отзывов. Но неожиданно ее заклинило. С открытым ртом она посмотрела в окно, перевела взгляд на Милочку, потом на меня и сказала только:

– Ага-а-а…

Слезный дуэт распался, Милке в одиночку плакать расхотелось. Вот тут-то я и поинтересовалась:

– Странное дело, Мила. Судя по твоей краткой характеристике Эдика, он постоянно искал место, где ему будет лучше. Почему же удрал от тебя?

Милочка, вытирая мокрые глаза, прогундосила:

– Мы тогда трудно жили. Папы уже не было, Маринка маленькая. Работала я одна. Эдик нигде долго не задерживался – любая работа не соответствовала его высокой интеллектуальной самооценке. Самое интересное, что тогда мне тоже так казалось. На полном серьезе за него, с ног до головы набитого талантами, обижалась. Сейчас понимаю – за дурака и приспособленца выскочила. Наталья интересовалась происхождением нашего материального благополучия… Это все благодаря активным действиям мамы. Она сама всем занималась. Десять лет назад ее известили о наследстве, разыскали через Инюрколлегию. Выяснилось, что ее родной старший брат, соответственно, мой дядя, о котором до этого в нашей семье всегда молчали, не пропал, как считалось, без вести на фронте, а попал в плен. После освобождения в Россию не вернулся. Бабушка, якобы только перед смертью, рассказала маме, что сразу после окончания войны через какого-то то ли военного, то ли иностранца получила от сына весточку. Он просил совета. Бабушка передала на словах, что семья его уже похоронила, поэтому он обязан в своей Америке жить счастливо и долго – за них всех.

С момента получения наследства наше положение резко изменилось. Удалось выкупить квартиру, открыть магазин, ну и вообще… ожить, что ли. Неиспользованная часть денег лежит на мамином счете, месяц назад я заявила права на наследство. Ну а магазин и дом давно оформлены на мое имя.

Что же касается Эдика, то он явился поздравить меня с переходом на новую ступень материального благополучия не сразу. Долго об этом не знал. А когда узнал, естественно, выразил желание воссоединить семью и помочь в реализации денежных средств, вложив их в верное дело, иными словами – на ветер. Мы отказались. С тех пор редко, но все же виделись. Дочь, конечно, чаще, они даже ездили вместе отдыхать за границу. Я субсидировала – не могла отказать Маринке. А вот поздравлял Эдик родную дочь с днем рождения исключительно по телефону. Экономил на подарках. Со мной предпочитал не разговаривать. Оскорбился. Но за последнее время атаки с его стороны усилились. И Маринку против меня настраивает. Я хотела сказать, настраивал… Требовал воссоединения семьи.

– Ну да, – очнулась Наташка, – ради «совместно нажитого имущества».

– Кстати, о дочери… – Милочка слегка запнулась. – Я… звонила ей… Сообщила о гибели отца. Она уже знала – от свекрови. Лучше бы не звонила…

– Маринка обвинила тебя в его смерти, – догадалась я.

Милка, сосредоточенно изучая наманикюренные ногти, кивнула головой.

– Не знаю, как ее убедить, что это не так. Скорее всего, это она от переживания брякнула. Очень отца любила… Наверняка Эдик пел ей при встречах про свою несчастную долю. Разумеется, несчастную по моей вине.

– Маринка знает, что ты в больнице? – спросила Наталья.

– Знает. И посоветовала мне как можно дольше отсюда не выходить. Иначе, мол, собственными руками…

– Фи-и-ига себе! – Наташка даже вскочила со стула. – Это кого же ты выкормила, вырастила и на шею себе посадила, а?! Да я ей!.. – Дальше подруга только жестикулировала, гримасничала и притопывала ногами. От возмущения не хватало слов.

– Извержение Натальи Николаевны, – спокойно пояснила я насмерть перепуганной Милке. – Ничего не поделаешь, «кипит наш разум возмущенный»… Сейчас лава иссякнет, и она затухнет. На морозе – быстрее. Мы, пожалуй, пойдем. А ты, дорогая, постарайся поспать. И ни о чем не волнуйся, все будет хорошо!

Последние слова выговаривала с усилием. Во-первых, чувствовала некоторую фальшь, во-вторых, трудно было выталкивать сопротивляющуюся Наташку. Уже в двери застала нас громкая просьба Милочки пощадить Маринку. На выходе мы столкнулись с медсестрой. Она испуганно вздрогнула, но быстро взяла себя в руки и строго пояснила, что больничная палата не место для бандитских разборок. Оправдываться не стали. Был уже шестой час. Специально удрали с работы пораньше, чтобы не только навестить Милочку, но и ее Фимку. Кроме того, вечером должны были вернуться мои муж, сын и свекровь, что требовало определенной подготовки.

По дороге к загородному дому Милы, недалеко от автобусной остановки, мы и встретили освобожденного после ареста Гришку…

Вначале он никак не хотел садиться в машину. И хотя мы ехали со скоростью, соответствующей его ожесточенному маршу, да еще с приоткрытой с моей стороны дверью, признак готовности немедленно пустить его в салон, парень упорно делал вид, что нас не существует в природе. Вместе со «Ставридой». Первой не выдержала Наташка – терялся шанс сбагрить Фимку в надежные руки и избежать встречи с привидением. А может быть, и двумя.

– Садись, придурок, и будь благодарен за то, что вытащили тебя!

Откуда, она не уточнила – не знала.

Гришка поскользнулся и шлепнулся в грязно-снежную кашу. Я почему-то подумала о стиральной машине с неисправной центрифугой. Вполне вероятно, что Гришкина мать неправильно загружает белье. Хорошо, что у нас «автомат».

– Меня сам следователь отпустил, – не делая попытки встать, снизошел Гришка до разговора с нами.

– Еще бы он не отпустил! Это после того, как мы до прокурора дошли! – продолжала врать Наташка. – Садись! Хотели тебя встретить, да немного опоздали. Ну чего там тебе наговорили?

Гришка встал, отряхиваясь, подождал, пока я перелезу на заднее сиденье, и уселся, подняв почти до подбородка коленки, нормально ноги не помещались. Рассказывал он долго. Подъехав к дому Милы, мы его не отпускали, ждали, пока выговорится. Одним заходить в дом не хотелось.

– А мы к тебе опоздали, потому что заезжали к Людмиле Станиславовне, – наконец вклинилась в его монолог Наташка.

– Ну и как она там?

– Все o’key! Не встает совсем. Велено лежать и поменьше двигаться. Отдыхает. Тебе привет! И благодарность за кошку.

Гришка помрачнел.

– У меня деньги в автобусе ссс… вистнули. А кошка набалованная. Одно молоко жрать не будет.

– Не волнуйся, Гриша, – поддержала я разговор. – Это вопрос решаемый. Ты уж извини нас бессердечных, но не мог бы ты с нами зайти в дом Людмилы Станиславовны? Как-то, знаешь, не по себе… Там и с деньгами разберемся. Кошкиными.