Я зашла на сайт Сельмы Уокер – я должна была это сделать еще до того, как отправилась на встречу, – но он оказался удивительно бедным. Никакой полезной информации. Я узнала только то, что она – американка и снималась в каких-то дневных мыльных операх. Их названия ни о чем не скажут английскому зрителю – «Пока земля вертится», «Все мои дети», «Дни нашей жизни». Знаменитой в Англии ее сделала роль в сериале «Братство». Интервью о своей личной жизни она, кажется, не давала, и это странно. Судя по всему, вот-вот окажется, что Сельма Уокер – одна из тех людей, о которых вы думаете, будто знаете все, а на самом деле – ничего.

Это меня заинтриговало. Она очень известна. Но, видимо, что бы я ни написала в ее автобиографии, все окажется в новинку. Кажется, я напала на кое-что стоящее. Когда Женевьева перезвонила и сообщила, что пыталась связаться с Седьмой в Манчестере, но безуспешно, я посоветовала ей продолжать попытки.

– Посмотри, вдруг тебе удастся что-нибудь сделать, Женни. Пожалуйста. У тебя есть адрес. Напиши письмо. Дай ей мои рекомендации. Заморочь ей голову. Мало ли, вдруг она все-таки удосужится найти для меня время.

– Сделаю. А теперь я хочу сообщить тебе одну новость. – Она понизила голос, словно воображала, будто наш разговор могут прослушивать. – После нашего последнего разговора я выяснила несколько интересных подробностей. Астрид Маккензи вовсе не была святошей, какой казалась. Ей нравилось, когда ее били.

– Да? – Это подтверждало намеки Криса.

– Мой друг Тоби работал с ней на детском телевидении года два назад. Она держала свою личную жизнь в тайне, но он трахал ее гримершу, и та говорила, что время от времени Астрид Маккензи приходит на работу с довольно жуткими синяками, требующими изрядного количества грима.

– Это, может, и означает, что ее били, Женевьева. Но только не то, что ей это нравилось.

– Какая разница. Это означает, что в ее частной жизни творилось нечто гнусное. Подумай. Это же не попадало в прессу, так?

Она была права.

– Значит, ты дашь мне знать, когда свяжешься с Седьмой Уокер и договоришься о нашей встрече?

– Непременно. Сиди у телефона, будь умницей. Ничего такого я делать, конечно, не собиралась. На самом деле я велела себе забыть о Сельме Уокер и всех связанных с ней личностях.

А заодно старалась перестать думать об Астрид Маккензи.

Но она буквально преследовала меня. Ее лицо смотрело на меня из каждого газетного ларька. Фотографию выбрали прямо-таки божественную: тонкие светлые волосы, будто подсвеченные сзади, развевались вокруг ее головы, как ореол. К моему ужасу, она начала приобретать надо мной странную нездоровую власть из своей могилы, или морга, или куда там увезли ее поджарившийся труп. Власть, заставлявшую меня покупать газеты с ее фотографиями и раскладывать их по спальне, будто святыню. Это было ошибкой. Пресса изобразила ее неправдоподобно идеальной – аж тошнило. На внутренних разворотах красовались сентиментальные снимки. Она была запечатлена на лугу в окружении детишек с букетами и выглядела так, будто снималась в рекламе кондиционера для белья. В приписываемых ей цитатах она неизменно превозносила людские добродетели и говорила, какая у нее чудесная команда на детском телевидении, как она обожает детей и как надеется завести собственную семью. Наткнувшись на столь праведную фотографию, что меня чуть не вырвало, я наконец перестала скупать газеты. Она стояла перед церковью и держала за руку маленькую девочку, смотревшую на нее снизу вверх с нескрываемым восхищением. «Астрид и крошка Иисус – два моих самых любимых человека на свете» – гласил заголовок.

И все же, если верить Женевьеве, стоило камере отвернуться, как это благословение общества отправлялось на поиски неприятностей. Всякий раз, проходя мимо останков ее маленького дома при конюшнях, я вздрагивала от одной мысли, что произошло в его стенах. Даже запираясь дома, я не чувствовала себя в безопасности. Мне нужно было надежное туловище Томми. Наша размолвка длилась необыкновенно долго, но я устояла перед искушением позвонить Норин и узнать новости. Разумеется, я всегда могла позвонить ему сама. Но стоило об этом подумать, как я вспоминала Базза. Что на меня нашло? Это так на меня не похоже. Я никогда не поступала столь безрассудно. Ладно, он меня поцеловал, но я не очень-то сопротивлялась.

Мне понравилось целоваться с Баззом. Вот так – просто. И если я позвоню Томми, придется это с ним обсудить. Ладно, мы поговорим об этом, если и когда он позвонит мне.

Но он не звонил, и Базз тоже, и я неизменно возвращалась к совету Норин найти жильца.

Идея сдать летний домик пришла в голову посреди ночи. Я едва проспала десять минут, когда меня разбудил грохот упавших на землю крышек мусорных ящиков. Секунд двадцать я лежала неподвижно, потом заставила себя встать, босиком прошлепала в ванную и, открыв крошечное окно, выглянула в переулок.

Внизу кто-то был. Я не могла разобрать, кто именно, но свет уличных фонарей на Бленхейм-кресчент отбрасывал на стену чью-то тень. Тень двигалась вперед-назад, и я услышала шаги.

Я кинулась в спальню и позвонила в полицию:

– Какой-то человек пытается вломиться ко мне в дом и собирается его поджечь! – Такое заявление было совершенно безосновательно, но женщина на другом конце провода записала мое имя и адрес и сказала, что ко мне немедленно приедут.

– Оставайтесь на связи, пока они не прибудут, – прибавила она.

Когда минут через пять в дверь позвонили, я оставила трубку рядом с телефоном и побежала вниз открывать. Мужчина в коричневой кожаной куртке пронесся мимо меня и кинулся вверх по лестнице, на бегу сунув мне какое-то удостоверение. Я пошлепала за ним в ночнушке.

– Где вы его видели? – заорал он через плечо. – Покажите. – Он стоял у окна спальни и смотрел на конюшни в конце сада.

– Я не видела его. Я слышала его в переулке. И видела его тень.

– А там вы никого не видели? – Он указал на заднюю стену здания, возвышающегося над конюшнями. – Может, кто-то взбирался по лесам?

Тут у подножия лестницы раздался чей-то громкий голос:

– Все нормально, командир. Мы поймали этого типа в переулке. Всего лишь старина Альфред, пьяный в стельку. Писает на все стены, но ничего более.

Мужчина в кожаной куртке яростно хлопнул рукой по подоконнику, и я пискнула от неожиданности. Он повернулся ко мне:

– Простите, милочка. Я гоняюсь за насильником. Вчера ночью на соседней улице напали на женщину. Подумал, может, это он к вам явился. Полицейские увезут вашего алкаша.

Поджог, изнасилование, алкоголики, нарушители общественного порядка – для ночной смены обычное дело. Но только не для меня. Я осталась стоять у окна в спальне и ломала голову, скоро ли закончу, как Астрид Маккензи или та женщина, на которую напали прошлой ночью.

И вот тут-то меня осенило: летний домик – идеальное место для жильца. Я смотрела на него из окна. Он купался в лунном свете и выглядел очень даже заманчиво.