увидит его лицо? — спросил он, уставясь на нее. Наконец-то оба её лица слились в одно, волосы стали черными. Рот — словно рана…

— Нет, нет, Джо, не может этого быть. — Она села. Одеяло соскользнуло с ее плеч, она закуталась еще плотнее, пристально вглядываясь в него.

Усилием воли Гиллиген разорвал круг водимых предметов и сказал:

— Вы себя не уговаривайте. Видел я ее фотографию. И последнее письмо к нему читал.

— Он сам вам показал? — спросила она сразу.

— Это все равно. Видел — и баста.

— Джо! Неужели вы рылись в его вещах?

— А, черт! Мы же хотим ему помочь, и я и вы, мэм! Ну, ладно, сделал то, что по светским заповедям не положено, но сами знаете, ведь я могу ему помочь, черт меня дери, только не надо на себя запреты накладывать. А если я вижу, что так надо, так мне никакие запреты не помеха.

Она смотрела на него, и он заторопился:

— Понимаете, мы с вами знаем, как ему помочь, но если вам постоянно будут стоять поперек дороги всякие правила — того джентльмену нельзя, этого нельзя, — так вы ему ничем не поможете. Вам понятно?

— Но почему вы так уверены, что она от него откажется?

— Я же вам говорю, прочитал ее письмо: вся эта дурацкая чушь про рыцарей воздуха, про романтику боя, — нет, про это даже слезливые толстухи думать забывают, когда шумиха кончается и все эти мундиры и раненые не только выходят из моды, но просто надоедают.

— Но откуда у вас такая уверенность? Ведь вы ее даже не видели.

— Видел, на фотографии: этакая хорошенькая вертушка, волосы пышные. Как раз такая невеста, как ему полагается.

— Почем вы знаете, что все так и осталось? Может быть, она давно забыла его. А он, наверно, ее и не помнит.

— Нев том дело. Если не помнит — хорошо. А вдруг он всех узнает, всех своих родных. Тогда ему, вероятно, захочется поверить, что в его жизни еще не все пошло кувырком.

Они помолчали, потом Гиллиген сказал:

— Мне бы с ним раньше познакомиться. Мне бы такого сына… — Он допил остатки.

— Да сколько же вам лет, Джо?

— Тридцать два, мэм.

— Откуда вы так хорошо знаете нас, женщин? — спросила она глядя на него с любопытством.

Он коротко ухмыльнулся.

— Не то что знаю, просто говорю — и все. Наверно, напрактиковался. Все от разговоров. — В голосе слышалась едкая насмешка. — Столько болтаешь, что рано или поздно скажешь верные слова. Вы-то не очень разговорчивая.

— Не очень, — согласилась она. Она вдруг повернулась, и одеяло сползло совсем, открыв ее тонкую ночную рубашку, длинную линию бедра, поворот ноги, голую ступню, когда она, подняв руки, укладывалась поудобнее.

Не двинувшись, Гиллиген сказал:

— Выходите за меня замуж, мэм!

Она снова быстро закуталась в одеяло, уже чувствуя легкое отвращение к себе.

— Господь с вами, Джо. Разве вы не знаете, что я замужем?

— Знаю. И знаю, что мужа у вас нет. Мне только неизвестно, где он, куда вы его девали, но сейчас-то вы без мужа.

— Слушайте, я скоро начну вас бояться: слишком много вы знаете. Но вы правы: мой муж убит в прошлом году.

Гиллиген взглянул на нее, сказал:

— Не повезло.

И снова, ощутив смутную теплую грусть, она наклонилась, обхватив руками колени.

— Да, не повезло. Вот именно, так оно и было, так и есть. Даже горе — одно притворство. — Она подняла лицо, бледное лицо под черными волосами, перерезанное шрамом рта. — Знаете, Джо, мне еще никто не сочувствовал так искренне, как вы Подите сюда.

Он пододвинулся к ней, она взяла его руку, приложила к своей щеке. Потом отняла, тряхнула волосами.

— Вы — чудесный человек, Джо. Если бы я хотела выйти замуж, я бы непременно вышла за вас. Простите мою глупую выходку, Джо.

— Выходку? — повторил Джо, глядя на ее черные волосы. Потом сказал безразличным голосом: — А-а…

— Но мы еще не решили, что делать с этим несчастным мальчиком, — деловито сказала она, кутаясь в одеяло. — А я об этом и хотела с вами поговорить. Вам хочется спать?

— Ничуть, — сказал он. — И, наверно, никогда не захочется.

— Мне тоже. — Она села поудобнее, опираясь головой о спинку кровати. — Прилягте тут, давайте решать, как быть.

— Хорошо, — сказал Гиллиген. — Только лучше бы снять башмаки. Испачкаю гостиничное одеяло.

— Черт с ним, — сказала она. — Ложитесь сверху, с ногами.

Гиллиген прилег, закрывая ладонью глаза от света. Помолчав, она сказала:

— Так что же с ним делать?

— Сначала надо доставить его домой, — сказал Гиллиген. — Завтра я дам телеграмму его родным — старик у него священник, понимаете. Но беспокоит меня эта его чертова девчонка. Надо бы дать ему помереть спокойно. Но что делать — сам не знаю… Видите ли, я многое понимаю, — объяснил он, — но, в конце концов, женщинам легче угадать, они правильнее решат, мне так не додуматься.

— По-моему, никто больше вас для него не сделает. Я на вас надеюсь, как на каменную гору.

Он отодвинулся, закрывая глаза от света.

— Не знаю. Пока что я пригожусь, а потом надо будет не только соображать. Слушайте, а почему бы вам не поехать с нами, со мной и с генералом?

— А я и собираюсь ехать, Джо. — Ее голос словно шел откуда-то из-под его ладони. — По-моему, я с самого начала так и решила.

«Влюбилась в него». Вслух он сказал:

— Вот и хорошо. Я знал, что вы правильно поступите. А как ваши родные?

— Никак. Только вот, насчет денег…

— Денег?

— Конечно… Мало ли что ему понадобится. Ну, понимаете. Он может по дороге заболеть.

— Черт, да я выиграл в покер столько, что истратить не успел. Нет, деньги найдутся. Это не проблема, — сказал он грубовато.

— Да, деньги найдутся. Я ведь получила пенсию за мужа.

Он молчал, защищая ладонью глаза от света. Его ноги в грубых башмаках лежали на чистом покрывале. Она сидела, обняв колени, закутавшись в одеяло. Помолчав, она спросила:

— Вы спите, Джо?

— Смешная штука жизнь, верно? — сказал он внезапно, не двигаясь.

— Смешная?

— Еще бы. Солдат помирает, оставляет вам деньги, а вы тратите эти деньги, чтоб другой солдат мог помереть спокойно. Разве не смешно?

— Наверно, смешно. Все смешно. Смешно и страшно.

— Во всяком случае хорошо, что мы все решили, — сказал он после паузы. — Он будет рад, что вы с нами поедете.

«Дик, милый, милый». «Мэгон спит, и этот шрам…» «Дик, мой дорогой».

Она чувствовала затылком жесткую доску изголовья, ощущала свои длинные ноги в крепко сжатом кольце рук, обхвативших колени, видела самодовольную, равнодушную, безличную комнату, похожую на отведенный ей