подскочить, стремительно выбежать из комнаты и скрючиться пополам, чуть не избавившись от ужина, а заодно с ним и обеда с завтраком.

М-да уж, очевидно, что господин Чащин несколько дней пил долго, вдумчиво и наверняка с удовольствием, поскольку без удовольствия упиваться до такого состояния вряд ли у кого получится.

Хотя всякое бывает, может, и без него. Но то, что гражданин долго и усиленно пил, курил и тошнился – это точно. Ну и где-то, видимо, нарвался на резких и решительных мужчин, которым что-то в поведении Виктора Юрьевича показалось неправильным, не джентльменским. Вот отчего-то Аглае казалось, что найти людей, которым сильно не импонировала манера общения господина Чащина, не так уж и сложно.

Как говорится, «кто к нам с чем, тот от того и того самого…»

Но как-то пофиг, что там приключилось и стряслось с этим «милым человеком», сейчас перед Аглаей стоял насущный и вполне определённый, любимый русским народом вопрос: «Что делать?» Судя по пульсу, общему состоянию мужика и тому, сколько крови он потерял, вероятнее всего, что тяжёлая алкогольная абстиненция поутру ему уже не грозит.

Что делать, что делать – спасать! Можно подумать, она сможет просто тихонечко свалить, осторожненько прикрыв за собой дверь, словно её тут и не было, и спокойненько забраться в ванную с лавандовой пеной, которую так замечательно намечтала. И порадоваться, что вопрос с буйным соседом разрешился сам собой.

Ну да, между прочим, не такой уж и плохой выбор, в том смысле, что «не ишак, так султан». Вот только не для неё.

Последнее время она тут прямо спасительницей битых активно выступает – какая-то очень настораживающая, неприятная тенденция.

И, тягостно вздохнув, Аглая вышла из квартиры соседа и набрала сто двенадцать. А закончив разговор со скорой помощью, вздохнула ещё более тяжко, достала из сумочки небольшую кожаную визитницу, вытащила из неё визитку участкового и набрала номер Хлебникова, мысленно помахав рукой уплывающей от неё куда-то вдаль ванне, из которой порывы лёгкого ветерка выхватывали пушистые комки лавандовой пены, оставляя их плыть облаками в фарватере чугунной посудины…

Где-то минут через двенадцать приехала скорая помощь, очень быстро, а следом за ней, тоже не задержавшись, минут через пятнадцать прибыл не участковый, а наряд полиции. Старший наряда, вполне себе приятный молодой лейтенант, выслушав Аглаю, успокоил девушку: мол, если это просто драка какая была, то её показания и не потребуются, а вот если что похуже, то, может, её и вызовут, но вряд ли, а так… Спасибо за гражданскую позицию, что не бросили человека и бла-бла-бла из официальной части, которая была скучна и неинтересна всем: и ребятам полицейским, и самой Аглае. Они поулыбались понимающе друг другу, и Глаша собралась наконец домой: дожидаться вердикта врачей и выноса тела или не тела соседа ей было неинтересно совершенно. Но тут поднявшийся на этаж лифт привёз Антона.

– А что здесь происходит? – спросил он у Глаши, выходя на площадку.

– Да вот соседа нашего не то избили, не то зарезали, – без всякого желания что-то объяснять и обсуждать все же ввела она парня в курс происшествия.

– Что-о?! – как-то очень уж громко и слишком эмоционально отреагировал Антон и резко спросил: – Как зарезали?

– Острым предметом, я полагаю, – посмотрела на него с удивлением Аглая и поинтересовалась: – Ты чего возбудился-то? Ну пил человек по-чёрному, видимо, с кем-то что-то не поделил или в политических взглядах не сошёлся – и подрался. – Подумав, она добавила: – Сильно подрался. Но домой все же дошёл. Вот вызвала ему скорую.

– Фу-у-ух… – показательно-наигранно выдохнул парень и пошутил: – А я подумал, уж не ты ли от него тут отмахивалась.

– Не смешно, – очень серьёзным тоном осадила его Аглая.

– Да, извини, – согласился тут же Антон, – что-то я ступил. – И пожаловался: – Устал зверски, второй день в напрягах конкретных на работе.

– Я тоже зверски, – принимая его извинения, ответно пожаловалась Глаша.

Тут на мягких носилках с помощью парней полицейских вынесли из квартиры Чащина, а семенящая рядом медсестричка несла пластиковую бутылку, из которой через трубку и иглу что-то текло в вену пострадавшего.

– Ну что, – дал предварительный отчёт полицейским доктор скорой, – три ножевых ранения, одно проникающее, множественные гематомы, порезы и рассечения тканей, очень сильно избит, сотрясение наверняка, думаю, и трещин хватает, и переломы возможны. И сильная кровопотеря. Собственно, если бы девушка нас не вызвала, он бы и сорока минут не протянул. Всё, – закончил он свой доклад, – более подробно после обследования в стационаре. Эпикриз вам перешлют по обычной процедуре.

– Где ж он так встрял-то? – задумчиво провожая взглядом процессию с носилками, двигавшуюся к лифтам, протянул Антон.

– Да уж, реально мужику прилетело, на совесть отоварили гражданина, – кивнул лейтенант, соглашаясь с замечанием. – А где и от кого, разберёмся.

– Вот ни разу не интересно, – возразила им Аглая.

И, скомканно, торопливо попрощавшись, заспешила поскорей домой. Ванна улетела в более счастливые дали, но душ у неё никто не отнимет. И уютный, примиряющий с жёсткой действительностью халат. И чай. И…

Приняв торопливо душ, Глаша дошкандыбала на последних волевых остатках сил до кровати, рухнув в которую последним полуосмысленным движением натянула на себя край одеяла – и всё, отрубилась.

Вот прав, прав же был товарищ Сталин, сказав: «Нет человека – нет проблемы»[1]. Или это не он сказал? Или это им только пугали? А-а-а, неважно кто, главное – верная цитата, как говорится, прямо в десяточку.

Вот увезли в больничку Виктора Юрьевича – и сразу как-то тихо-мирно на этаже стало, и ушёл напряг и постоянное подспудное ожидание возможных конфликтов и неприятной встречи с соседом. И какое-то прямо спокойствие наступило – идёшь домой и радуешься.

Даже Муза Павловна с Валерьяном вернулись из дачных далей. Муза Павловна сразу же по приезде позвонила Аглае и пригласила зайти после работы в гости, почаёвничать и отметить их с Вилли возвращение, в ознаменование которого она испечёт наконец-то свой фирменный и давно обещанный Аглае пирог.

А Глаша что, Глаша со всем своим удовольствием. Услышав в трубке голос Музы Павловны, она поймала себя на том, что непроизвольно улыбается, по-настоящему радуясь возвращению соседки. Вот прониклась она к этой удивительной женщине привязанностью, уважением и тёплым чувством. И, прихватив небольшой фруктовый тортик в кондитерской по пути к дому, не заходя в свою квартиру, сразу же позвонила в соседскую дверь.

– Глашенька, – открыв ей, разулыбалась Муза Павловна, искренне радуясь девушке, – как замечательно, что вы пришли! – И, поддаваясь порыву, обняла девушку, когда та зашла в прихожую, а отступив, призналась: – Мы с Вилли по