Опустив взгляд, Уайлдер заметил, что с балкона его квартиры смотрит жена. Несмотря на разодранную одежду и разбитое лицо мужа, ее взгляд был спокоен, словно она его больше не узнавала.

Далеко наверху, на 40-м этаже, двое первых жильцов готовились к отъезду.

Весь день Энтони Ройял и его жена паковали вещи. Пообедав в пустынном ресторане 35-го этажа, они вернулись домой, — и последние свои часы в этой квартире Ройял провел, закрывая проектную студию. Никакой спешки не было, просто пришла пора покинуть здание, и Ройял неторопливо выполнял последнее ритуальное задание.

Система кондиционирования не работала, и отсутствие ее знакомого жужжания — когда-то оно раздражало — беспокоило Ройяла. Пусть с неохотой, он вынужден был признать то, от чего последний месяц открещивался. Громадное здание, которое он помогал проектировать, умирало, его жизненные функции угасали одна за другой — вода пропала с отключением насосов, электрощиты на этажах вырубились, лифты застыли в шахтах.

Заныли, словно сочувствуя, старые раны на ногах и спине. Схватив хромированную трость, Ройял вышел из студии и двинулся по гостиной между столами и креслами в чехлах. За год после аварии он усвоил, что только постоянные упражнения сдерживают боль; ему не хватало сквоша с Робертом Лэйнгом. Лэйнг, вторя врачу, говорил, что травмы, полученные в автокатастрофах, заживают долго. Впрочем, Ройял в последнее время начал подозревать, что раны действуют по своему собственному тайному сценарию.

В прихожей стояли наготове три портфеля, собранные еще с утра. Он никогда не пользовался портфелями; и роль, которую им предстояло сыграть в его личном дюнкеркском отступлении, только добавляла унижения.

Решение съехать из квартиры, и так уже откладываемое слишком долго, далось нелегко. Сколько ни отождествлял себя Ройял, как один из архитекторов, с высоткой, его вклад был не слишком велик и, увы, касался тех участков, которые приняли на себя главный удар ненависти жильцов — вестибюля 10-го этажа, начальной школы, обзорной крыши с детским садом скульптур и лифтовых холлов. Ройял с небывалой тщательностью подбирал материалы для отделки стен — теперь испещренных аэрозольными непристойностями. Глупо, наверное, но он принимал все надписи на свой счет, в частности, потому, что не сомневался во враждебности соседей к нему лично, — и хромированная трость, и белая овчарка давно перестали быть реквизитом.

В принципе, восстание этих успешных профессионалов против здания, которое они приобрели в складчину, не отличалось от десятков хорошо описанных восстаний жильцов из рабочего класса против муниципальных многоквартирных домов, так часто случавшихся в послевоенные годы. И все же Ройял принимал вандализм как личный вызов. Отказ здания как социальной структуры так на него повлиял, что в первые дни после необъяснимой смерти ювелира он ждал, что теперь нападут на него.

Однако позднее деградация высотки начала укреплять желание Ройяла все преодолеть. Испытание, которому подверглось его детище, было испытанием и его самого. Прежде всего, он заметил, что вокруг возникает новый общественный порядок. Ройял был уверен, что ключом к успеху громадных зданий является жесткая иерархия. Как он часто повторял Анне, в офисном здании до тридцати тысяч работников могут исправно трудиться десятилетиями — благодаря иерархии, четкой и формализованной, как в муравейнике, с практически нулевой вероятностью социальных волнений и даже мелкой преступности. Непонятное, но очевидное возникновение нового общественного порядка — явно на основе мелких племенных анклавов — завораживало Ройяла. Во-первых, упорствовал он, все должно идти, как идет, и какая бы враждебность лично ему ни грозила, он должен способствовать рождению нового. Собственно, только эта убежденность и не давала ему сообщить бывшим коллегам о растущем в высотке хаосе. Сам того не понимая, он дал людям средство ускользнуть в новую жизнь и схему социальной организации, которая станет образцом для будущих высоток.

Увы, его мечты о том, чтобы привести две тысячи жителей в новый Иерусалим, не трогали Анну. Когда начались отказы кондиционеров и отключения электричества, когда стало опасно передвигаться по дому без сопровождения, она решила переехать и вскоре уговорила мужа на отъезд.

Ройял отправился в спальню Анны — посмотреть, как она собирается. Два дорожных сундука, набор маленьких и больших чемоданов, шкатулок с драгоценностями и косметичек лежали раскрытыми на полу, как на витрине магазина дорожных товаров. Анна, сидя перед зеркалом туалетного столика, то ли упаковывала, то ли наоборот распаковывала чемодан. Недавно Ройял обратил внимание, что жена окружает себя зеркалами, словно собственные отражения ее успокаивали. Анна давно привыкла, что к ней относятся с почтением, так что последние недели, даже в относительной безопасности пентхауса, переносила тяжело. В ее поведении вновь начали проскальзывать детские черты, словно она подлаживалась к чересчур затянувшемуся чаепитию у безумного шляпника. Поездка в ресторан на 35-м этаже превратилась в ежедневное испытание; и поддерживала ее только перспектива покинуть здание навсегда.

Анна поднялась и обняла мужа. Как обычно, она машинально коснулась губами шрамов на лбу, словно пыталась считать выжимку из двадцати пяти лет, разделяющих их, — найти ключ к той части жизни Ройяла, которая была ей неведома.

— Кошмар. — Она с надеждой взглянула на кучу чемоданов. — Ладно, за час управлюсь. Ты вызвал такси?

— Понадобятся как минимум две машины. И они отказываются ждать у здания — придется вызывать уже снизу.

Оба их собственных автомобиля, припаркованные у самой стены, были безнадежно испорчены нижними жильцами.

Анна продолжила сборы.

— Главное, что мы уезжаем. Следовало уехать еще месяц назад, когда я говорила. Зачем тут вообще оставаться — не представляю.

— Анна, мы уезжаем…

— Наконец-то… И почему никто не позвонил в полицию? Или не пожаловался владельцам?

— Владельцы — мы.

Ройял уже усвоил, что его молодая жена не сможет быть счастлива в особой атмосфере высотки. Единственная дочь провинциального предпринимателя, Анна воспитывалась в замкнутом мире большого поместья — подробной копии шато на Луаре, — за которым приглядывал штат слуг. В многоквартирном же доме ей прислуживала невидимая армия термостатов и датчиков влажности, компьютеризированных лифтовых переключателей и реле, выполняющих свою роль в новых — мудреных и абстрактных — отношениях хозяина и слуги. Однако в мире Анны важно было не только то, чтобы работа была сделана; нужно было видеть, как она делается. Постепенный отказ служб здания и конфронтация между враждующими группами жильцов оказались для нее слишком серьезным испытанием; сыграла роль долгими годами воспитываемая боязнь высшего класса — удастся ли сохранить место на вершине. Нынешние беспорядки в многоквартирном доме беспощадно обнажили эту боязнь. Встретив Анну впервые, Ройял счел естественной ее полную уверенность в себе, в то время как все было не так — отнюдь не уверенная в себе Анна постоянно нуждалась в подтверждении своего места на верхней ступеньке. А вот профессионалы, окружавшие ее, которые добились всего собственными силами, являли собой образец уверенности.