Снова из темноты выскочили искаженные колеблющимся огнем костров фигуры, и в борт самолета посыпался град пуль. Ощущение появилось такое, словно сидишь в пустой бочке под проливным дождем. Борт был продырявлен, как решето, некоторые иллюминаторы разбиты вдребезги, несколько пуль влетели прямо в открытый люк и просвистели в сантиметре от моего уха. Никто из нас не стрелял в ответ — не из чего было.

Вероятно, обманутый этой апатичностью беглецов, один из наиболее прытких террористов попытался проникнуть в самолет. Забросив автомат за спину, он бежал рядом с ускользающей машиной и уцепился за край люка. Бежал легко и красиво, точно гепард, и в люк вскарабкался с грациозностью кошки. Но здесь, из темноты салона, его встретил сильнейший удар под ложечку, который провел седовласый. Террорист переломился пополам и повалился на рифленый пол.

Но нам уже было не до него — только седовласый, сопя, снимал с прыткого террориста автомат, а все остальные со страхом и надеждой уставились в зияющий провал люка, в котором внезапно исчезла мелькавшая за секунду до этого земля, а через секунду-другую появилась опять, но чудесным образом превратившаяся в целую панораму, освещенную зыбкими огнями догорающих костров. Мы взлетели.

Невольно из всех глоток вырвался торжествующий вопль, пожалуй, малопохожий на обычное выражение человеческих чувств. Это был клич древнего прапрадеда — воина и охотника, — отстоявшего добычу в жестокой кровавой борьбе.

Через некоторое время плато с кострами сдвинулось в сторону и уменьшилось до размеров носового платка. Мы летели над бесконечной черной громадой тропического леса. Пора было собираться с мыслями.

Седовласый, чертыхаясь и громыхая подошвами, пробрался вперед и принялся стучать в кабину пилота. Через некоторое время удалось его убедить — в переборке, отделяющей кабину от салона, открылась маленькая дверца, а вскоре над нами вспыхнул длинный ряд неярких плафонов.

В их свете беглецы смогли наконец рассмотреть друг друга. Кроме меня, седовласого и корчившегося на полу террориста, в самолете оказались еще пятеро — насмерть перепуганный Валентин Сергеевич, злой, как черт, Ортега, бледный белокурый юноша, зажимающий ладонью простреленное плечо, еще один мужчина, ничком лежавший на полу в луже, и живой и невредимый репортер Доули, приветственно мне улыбающийся.

Вскоре к нам присоединился седовласый и громогласно объявил по-испански:

— Все в порядке, сеньоры! Если нам хватит горючего еще на час, если удастся дотянуть до какой-нибудь подходящей площадки и если при обстреле ничего не повредилось, мы можем считать себя спасенными!

На его слова никто не ответил. Валентин Сергеевич ровным счетом ничего не понял, Доули сохранял свою обычную невозмутимость, Ортега злобно усмехнулся, а я была занята белокурым юношей — пыталась перевязать рану, используя вместо бинта рукав его собственной рубахи.

Седовласый некоторое время наблюдал за моими действиями, а потом сказал:

— Нет никакого смысла выкладывать друг другу биографию, но для удобства можете звать меня Мигелем…

— Мне скрывать нечего, — с вызовом сказал наркобосс. — Я — Карлос Сесар Ортега.

— Меня зовут Анхел, — прошептал юноша, но так, что расслышать его слова смогла только одна я.

Закончив перевязку, я усадила юношу поудобнее, повернулась лицом к мужчинам и представилась. Ортега окинул меня искренне заинтересованным взглядом. Глаза у него были черные и немного безумные.

— Редкая сеньорита способна так держаться в исключительных обстоятельствах! — галантно сообщил он. — Я выражаю вам свое безмерное восхищение! Ошибкой было бы не добавить, что так же безмерно я восхищен и вашей красотой, сеньорита Юлия!

Я растерянно поблагодарила, потому что внезапный интерес этого типа к моей персоне не сулил ничего хорошего. Я не считала правильным начинать знакомство с наркомафией сразу с верхушки.

— А этому парню не повезло, — заметил седовласый Мигель, кивая на неподвижное тело на полу.

— Меня больше волнует вот эта грязная тварь! — брезгливо сказал Ортега, указывая пальцем на террориста, который, отдышавшись, пришел в себя и теперь сидел, глядя на нашу компанию горящими глазами.

У него было довольно привлекательное, с правильными чертами лицо, темные густые волосы и матовая кожа. Над верхней губой пробивались тонкие усики.

— За этого подонка пусть волнуется его несчастная матушка, сеньор Ортега! — добродушно прогудел Мигель.

Они обменялись с Ортегой быстрыми взглядами, и я была готова дать в тот момент голову на отсечение, что они прекрасно знают друг друга и понимают с полуслова. Это меня насторожило, но то, что произошло дальше, ввергло в состояние полного шока.

— Здесь сквозит, — недовольно произнес Мигель, — давно пора прикрыть люк.

С этими словами он внезапно наклонился и сгреб симпатичного террориста в охапку. Тот попытался сопротивляться и даже выкрикнул с интонациями боли:

— Революция не простит вам моей гибели!

Но с таким медведем, как Мигель, ему было не справиться. Борьба оказалась очень короткой — послышался хруст сломанной кости и надрывный вопль молодого человека. Он сразу обмяк, и громила без труда подволок его к люку.

Все остальные застыли, не в силах поверить в то, что собирался сделать Мигель. Все, кроме одного человека — Ортеги, который вдруг забыл о своей королевской спеси, сорвался с места и, подскочив сзади к несчастному террористу, с остервенением пнул его каблуком щегольского башмака.

— Сдохни, собака! — выкрикнул он с ненавистью.

От его удара террорист вывалился из самолета и с замирающим криком исчез в темноте ночи. Мигель с удовлетворенной ухмылкой накатил люк на свое место и запер его. Ортега, раздувая ноздри, уселся на откидное сиденье и обвел нас мрачным пылающим взглядом.

— Эти псы застрелили двух моих парней, — объявил он, грозно встряхивая длинными волосами, блестящими, как вороново крыло, — хотели сделать Карлоса Сесара Ортегу предметом своего грязного торга! В нашей стране такие оскорбления не прощаются, сеньоры!

Мы подавленно молчали. Даже Доули, который тоже в какой-то мере мог считать себя отомщенным, был потрясен. Но вряд ли любые наши аргументы могли иметь сейчас вес. Эти люди превыше всего ценили силу, а сила целиком была на их стороне, особенно если учитывать, что в их руках было сосредоточено и все огнестрельное оружие. Поэтому никто не решился прокомментировать случившееся.

Валентин Сергеевич вообще находился в полуобморочном состоянии — он, едва живой, сидел на откидном сиденье напротив разгневанного Ортеги, не решаясь поднять глаза. Выглядел он при этом чуть получше парня, который остывал на металлическом полу, но, пожалуй, похуже белокурого Анхела. Вдобавок он очень не понравился Ортеге.

— Почему-то я до сих пор не слышал голоса этого вонючего гринго, — недобро заметил тот, останавливая на Быкове тяжелый взгляд.