В изголовье койки к спинке приделана небольшая полка, это моя библиотека. Экипажу не разрешается брать на борт много книг, потому что это изрядный груз, так что у меня их всего несколько. Я выбрал те восемь, которые отец брал с собой на «Аврору». Теперь мне нравилось, что они здесь, их кожаные корешки с тиснеными названиями — будто друзья, ожидающие моего возвращения. Иногда я просто любил снять их с полки и подержать в руках, даже если слишком устал, чтобы читать. Хорошо, что они у меня есть.

Не отрывая щеки от подушки, я мог смотреть прямо в иллюминатор. Небо и облака, а если прижаться носом к стеклу, видно заднее моторное отделение, его вращающийся пропеллер, и воды Тихого океана внизу. Прищурясь, я глянул в чистое небо.

Там что-то летело.

Нет, то был просто обман зрения, легкая тень на исподе облака. Но на мгновение она показалась мне чем-то огромным и крылатым. Интересно, может быть, что-то похожее видел дедушка Кейт? Облачные миражи. Мне хотелось побольше разузнать об этом, и я размышлял, как бы получить возможность снова поговорить с Кейт без участия ее ужасной компаньонки.

— Твою погладить? — спросил Баз, когда я вывалился из койки. Я поблагодарил и протянул свою белую форменную рубашку. Мне повезло, что соседом по каюте был Баз Хилкок. Он добрый, забавный и всегда в хорошем настроении. Орудуя утюгом, он приплясывал, мурлыкая какой-то запоминающийся мотивчик из шоу. Ему восемнадцать, он из Австралии. Когда мы заходим в Сидней, он берет месячный отпуск.

— Еще три дня, и я увижусь с Терезой, — сказал он, подмигивая мне. Тереза — это его возлюбленная. Ее портрет прикреплен к стенке у его койки. Она снята в вызывающем купальнике, смеющаяся, загорелая, и выглядит так женственно, что мне неловко слишком долго на нее смотреть — хоть и хочется, — словно я подглядываю за чем-то, чего не должен знать. Баз любит поговорить о ней, читает вслух куски из ее писем, и я обычно с удовольствием слушаю, радуясь, что он мне доверяет.

Баз оторвал взгляд от своего утюга и ухмыльнулся:

— Знаешь что, приятель? Я собираюсь сделать ей предложение.

— Да ты что? — изумленно ахнул я. Женатые люди казались мне важными особами, слишком взрослыми для меня. Я вдруг ощутил острый приступ печали, будто Баз только что навсегда простился со мной, собираясь куда-то, куда мне дороги не было.

— Точно, — кивнул он, застегивая пуговицы и проверяя прическу в крошечном зеркальце, прикрепленном на двери. — Мы говорили об этом, и я прикинул, сейчас самое время. У меня хорошая работа; по всей вероятности, через год-другой стану вторым стюардом, когда Кливз наконец выпрыгнет за борт. Скорее всего, даже раньше, он выглядит уже совсем замученным.

Я засмеялся, натягивая синие брюки. Взглянул на ботинки, решил, что они могут обойтись еще одну ночь без чистки, и стал надевать майку.

— Так что с тобой приключилось? — спросил Баз. — Ты, когда вошел, выглядел совсем уж невесело.

— Я не буду младшим матросом, — ответил я и рассказал ему о разговоре с капитаном.

— Думаю, я видел этого парня, — сказал Баз. — Десять против одного, что он свалит с корабля, не успеем мы приземлиться. Извини, Мэтт. Не убивайся слишком уж сильно.

— Капитан говорит, он из Академии.

— О-о-о, да, великая Академия, — затянул Баз высоким тонким голосом. — Академия, где учат, как говорить «спасибо» и «пожалуйста» во время полета.

Я захихикал, но дело в том, что я сам ужасно хотел бы попасть в Академию. Место, где я мог бы стать рулевым направления или высоты и получить сертификат. Но это стоит дорого. Большую часть своего жалованья я отсылаю домой, матери. Ей, Изабель и Сильвии деньги нужнее, чем мне. Здесь я в них не нуждаюсь — о моем пропитании и одежде заботится «Аврора».

Баз подмигнул:

— Не расстраивайся, Мэтт. Ты моряк до мозга костей. И тебя ничто не остановит. Зуб даю, что не пройдет и десяти лет, как ты поведешь «Аврору». И не забывай, ты еще совсем молодой! Дитя корабля! Ах, помню, как мы впервые взяли тебя на борт, завернутого в пеленки. О-о, то были славные деньки, когда я кормил тебя из бутылочки…

— Ой, заткнись, — попросил я, смеясь.

— Мы все с такой гордостью смотрели, как ты растешь, юный Мэтт, — продолжал он, отскакивая, потому что я попытался стегнуть его галстуком. Но его добрый юмор и уверенность подбодрили меня.

— Шевелись. — Он подал мне мою белую рубашку, свежевыглаженную и еще теплую. — Завязывай галстук, и пошли пожуем чего-нибудь!

Столовая для экипажа находится на В-палубе, возле кухни и пекарни. Это уютное помещение, разгороженное на шесть больших отсеков, в которых одновременно может разместиться до трети всей команды. У офицеров — собственная столовая, дальше; там у них широкие столы, и фарфоровая посуда, и салфетки, — но еда точно такая же. Еда на борту «Авроры» — это святое. Команда и офицеры питаются как пассажиры первого класса — неважно, что для этого поварам приходится готовить больше, чем необходимо.

Мы с Базом уселись, но сначала изучили меню, висевшее на стенке. Сегодня нам предлагали котлеты из оленины с картофельным пюре по-юконски — таким нежным, что просто тает во рту, — и спаржу под лимонным соусом. Стояли кувшины с молоком и водой и с пивом — для тех, кто сменился с вахты, горшочки с подливой к пюре, тарелки с шариками масла, покрытыми сверкающими капельками воды, корзинки со свежеиспеченным хлебом.

Я пошел к раздаточному окошку взять обед себе и Базу. Мне всегда нравилось наблюдать за царившей на камбузе суматохой. А уж шеф-повар, Влад Херцог, которому случилось сегодня вечером готовить для нас, и подавно приковывал к себе внимание.

— С этим поосторожнее, — сказал мне Баз в первый же мой день на корабле, три года назад. — Шеф Влад, он взрывоопасный.

Это словцо запомнилось мне. Оно заставляло вспомнить о нитроглицерине. За годы на «Авроре» я провел на кухне немало времени, и, поверьте, Влад — это нечто особенное. У него трансильванский акцент, а у мистера Лисбона, старшего стюарда, тоже акцент — но совершенно другой, однако не менее диковинный, и эти двое утверждают, что они никогда не могут понять друг друга. Это и вправду проблема, учитывая, что им приходится ежечасно подолгу общаться, что зачастую приводит к весьма любопытным недоразумениям.

Влад не был сумасшедшим, по крайней мере явным. Он не кричит, не швыряет кастрюли и миски, не рвет на себе волосы. Сначала, во всяком случае. Начинает он всегда очень спокойно, а когда действительно рассержен, становится даже еще спокойнее и тише и говорит так медленно, будто засыпает во время пауз между словами. Несколько недель назад, например, случилось некое недоразумение с обеденным меню.

— Вы хотите, чтобы я что? — вежливо зашептал он мистеру Лисбону. — Вы хотите, чтобы я приготовил утку? Утку? Утку? — Он бормотал это слово, словно не понимая, что оно значит. Мистер Лисбон начал объяснять.

— Нет, я знаю, что такое утка, благодарю покорно, — отвечал Влад с ужасающей улыбкой. — Я неплохо знаком с уткой. Маленькая водоплавающая птичка, буль-буль, да? Нет, моя проблема не в этом. Проблема, мистер Лисбон, вот в чем. Проблема в том, что УТКИ НЕТ В СЕГОДНЯШНЕМ ВЕЧЕРНЕМ МЕНЮ!