Ира бодро сбежала по лестнице на первый этаж, утопила черную квадратную кнопку звонка. Пока ждала ответа, посмотрела в дырочку деревянной перегородки. Коридор пуст.

Добрый муж затащил грязный велосипед в квартиру? Но у них в прихожей вообще места нет.

Ира снова позвонила. Щелкнул замок дальней двери, раздались знакомые шаркающие шаги. И почему люди так любят шаркать ногами?

– О! Привет!

Муж.

Ира заглянула через его плечо. Показалось. Не увидела за колясками. Упал.

Велосипеда не было. В желудке неприятно похолодело. Некстати вспомнила, что, кроме чая, ничего съесть не успела. В запястьях поселился лед.

– А где техника?

– Какая техника? – Ленивый взгляд поверх очков.

– Велосипед.

Сколько он может стоить? Тысяч десять. Она с Лешкой не расплатится.

– А, так это был твой велосипед? – неловко пошутил муж. – Его Павлентий взял. Ты зайди через пару часиков.

Павел – Верин младший брат. Тринадцать лет. Два часа. Считай, мировая революция уже началась.

– Я не могу через пару часиков. – Это была катастрофа, но Ира еще цеплялась за голую стенку провала, куда стремительно опрокидывалась. – Мне надо его сейчас отдать.

– Погоди. Разве он чужой? А я подумал, что твой.

Кричать? Хлопать дверями? Упасть на пол и забиться в истерике?

Ира молча развернулась и пошла на улицу.

Тринадцать лет… Пашку может куда угодно унести. Велосипед не его, разобьет, не жалко.

Она шагнула на освещенную площадку двора. Может, он где-то поблизости?

Хорошо, что вовремя вспомнила. Встала на приступок, постучала в окно – преимущества жизни на первом этаже, можно общаться не через дверь. Оно же – недостаток. Долго было тихо. Но вот появилось недовольное лицо.

– Есть у Пашки телефон?

– Он дома оставил.

Ира медленно сошла на землю. В принципе – ну и пусть. Ничего не произошло. Не сейчас она этот велосипед отдаст, а через два часа. Правда, будет уже поздно, и ходить темными дворами станет неуютно. Но она же придет к Щукину, он проводит.

Черт! Почему все на нее одну свалилось? Даже улица, еще недавно родная и привычная, стала замогильно-трагичной, полной враждебных шорохов, запахов, чужих желаний. Окликни ее сейчас кто-нибудь, и она рассыплется в прах от ужаса.

Телефонный звонок заставил вздрогнуть.

– Где ты? – сухо поинтересовался Лешка. Он нашел номер ее сотового! Почти подвиг.

– Скоро буду.

А ведь еще месяц назад и внимания бы не обратила. Подумаешь, Щукин. Подождет! Но сейчас что-то болезненно сжималось в груди. Так хотелось, чтобы не ругали, чтобы любили.

– Какое скоро? Сейчас давай! Лисова, ты его продала, что ли?

– Здесь он. Я выйти на улицу пока не могу, – неловко соврала она.

– Вот и сиди на месте. Я сам приду.

Попала!

– Не надо. Велосипед будет у тебя через два часа.

– Что ты с ним делаешь?

Мучительно придумывалась новая отговорка. В голове как назло – ничего.

– Я его мою. Он испачкался. Вымою – привезу.

– Лисова, ты с дуба рухнула? Не надо ничего мыть!

Конечно, не надо! Сейчас она найдет Пашку!

Ира выбежала на улицу, посмотрела направо, налево. Вспомнила вчерашний день. Сделала несколько шагов наверх, к бульвару. Вдруг все показалось бессмысленным. Что она ищет? Пашка может мотаться дворами. Он может уехать на другой конец города. Они непременно разминутся. А если он рядом, значит, сейчас и появится.

Она медленно вернулась к дому, постояла около столба, подпирающего козырек подъезда. Сама не заметила, как села на корточки, опустив голову на руки.

Телефон недовольно заворчал – подол куртки замялся, сдавив карман.

– Лисова, знаешь, кто ты?

– Хорошо, это будет третье желание – подожди немного.

– Дура!

Щукин пришел через десять минут. Очень хотелось поговорить с ним о любви. Спросить – как это происходит у парней. Они чувствуют то же самое? У них так же какой-то зверек поселяется в животе и недовольно точит коготки, отчего весь мир вокруг вдруг становится болезненным, а каждое движение через силу.

Но говорить она об этом не стала. Лешка сухо поинтересовался, что произошло. Ира, испуганно морщась, рассказала, что велосипед взяли и обещали вернуть. Щукин качал головой. Вид у него был такой, словно он собирался кого-то убить.

Ждать им пришлось час. Пашка был перемазан в грязи. Цепь у велосипеда сорвана. Странно, что этот ребенок вообще дотащил машину до дома. Мог и бросить.

Щукин молча забрал велосипед и ушел. Ира попыталась представить – как это, провалиться сквозь землю? Сначала будет асфальт, потом немного мокрой земли, дальше пойдет песок, за ним какая-нибудь прочная порода, гранит или что-то подобное, а потом камни-камни-камни. И где-то там, между камней, ее сдавит, скрутит, растолчет, как кофейные зерна в кофемолке.

Вот бы провалиться сквозь землю.

Записи на вырванных листочках:

«Она умерла. Тихо и незаметно. Вокруг еще шумели, обсуждали случившееся. Говорили, какая она плохая. Что давно уже могла бы повзрослеть и стать как все. Что ребяческие выходки до добра не доводят.

Слышать это было невыносимо. Сначала она просто лежала на кровати, отвернувшись к стенке, а значит, на левом боку. С шорохом сердце гнало кровь. Как всегда, орал телевизор. Как всегда, сестра с шарканьем тапочек тяжело ходила по коридору. Как всегда, как всегда…

А потом все исчезло. Ушли звуки, краски, запахи. Потому что она умерла. Тут же все принялись рыдать и заламывать руки. Тебя начинают любить только после смерти, говорить, что не понимали, были невнимательны, не хотели дарить свое время.

Ее душа, оторвавшись от уже ненужного тела, легко пролетела по периметру комнаты, смахнула паутину с угла, выскользнула в окно. Там по дороге бежала подруга. За ней торопился высокий парень. Да, все было так, как она и представляла: темные волнистые волосы, добрые карие глаза, выразительный овал лица, мягкий изгиб бровей – ОН.

Но поздно! Они придут. Подруга будет звонить, стучать в дверь, кричать, чтобы открыли, чтобы она могла войти и выполнить, наконец, обещание. Ее тело станут тормошить, звать вернуться. Но всего этого уже не будет. А будет холодный могильный холм, засыпанный покореженной опавшей листвой, тяжелый дубовый крест да нота так и не спетой песни».

После Ириного возвращения мать долго беседовала с ней о том, что приличная девушка должна приходить домой раньше девяти вечера и непременно предупреждать, куда идет. За Иру волновались. Отец мрачно хмурился. Впрочем, он всегда все делал мрачно.