— Это самые опасные дни в году. Если кто хочет проклятье наслать на врага, то время подходящее.

— Ради всего святого, Суджи! Что за глупые выдумки? Кому я нужен? Все со мной будет в порядке.

— Но тут и девочки не будет! — не унимался Суджи.

Нулани с матерью тоже собирались на праздник. Будут молиться за Счастливчика Джима, чтобы он уж точно получил стипендию.

— Ты ведь вроде только об этом и мечтал? — прищурился Тео.

— Сэр! — укоризненно воскликнул Суджи.

— Ладно, ладно, шучу. Обещаю работать как сумасшедший, пока вас здесь не будет. Никто не станет отвлекать, не с кем ни чаю выпить, ни поболтать. И когда вернетесь, я закончу главу, вот увидишь.

Департамент тропических болезней, штат которого в последнее время заметно поредел, из-за нехватки средств вынужден был отменить запланированную два года назад конференцию. Известные ученые всего мира, заранее подготовив доклады, теперь получили письма с извинениями: нестабильная ситуация на острове не позволяет обеспечить их безопасность. Какое разочарование для всех, кто не жалел сил, чтобы избавить страну от угрозы эпидемии. В одном из научных журналов появилась статья. «Никакое другое существо на планете так не затрагивало жизнь людей. На протяжении всей истории человека и по всему миру москит был вечной помехой, источником болезни и ангелом смерти».

В глубине джунглей шумел фестиваль. Бог о многих руках восседал внутри дагобы,[6]куда его поместили монахи в надежде, что он дарует свое внимание народу. Это было кульминацией празднества. Люди стекались сюда из самых дальних уголков страны, чтобы обратиться к Шиве. Из всех рук бога лишь одна была занята копьем. Многорукий не смотрел ни вправо, ни влево. Если он и слышал мольбы страдальцев, то не подавал вида. Павлины стояли стражами по обе стороны от него; солнце играло на отполированных ножных браслетах. Юные девушки, преодолевая милю за милей в жгучем зное, несли ему горы подношений. Юноши приближались к нему с надеждой. Он принимал всех — без единого слова. День напролет воздух дрожал от барабанного боя, топота слонов и звона их колокольчиков. Трубачи и акробаты сновали по обочинам между людьми с начертанными на лбу мелом трезубцами — знаком кары за неведомые древние грехи. Куда ни кинь взгляд, повсюду россыпь красных и желтых цветов, холмы порошка цвета розового шербета, груды блестящих плодов лайма на серебряных тарелках. От земли поднимался аромат корицы.

Многорукий бог видел все и всех. Видел преданно склоненных женщин — о чем они просили? О плодородии своего чрева? Или желали спокойствия плодам своего чрева? Людской поток медленно струился мимо многорукого бога, оставляя монетки в тряпицах, и мольбы, и белую как полотно скорбь, и снедь. С приближением ночи в неоновом небе засияла полная луна, высвечивая дагобу и острие копья, устремленного на звезды. Сотни языков кокосового пламени трепетали в неослабной жаре.

Наступила полночь. Громче зазвучали храмовые барабаны, возвещая появление Танцора Катакали. Толпа взвыла. Танцор Катакали, в широких плиссированных штанах и расшитых бисером нагрудниках, воздел руки к небесам. Казалось, он дотянулся пальцами до звезд. Древние жесты и застывшая улыбка были адресованы потрясенной толпе. Драгоценный камень сиял множеством граней в пупке Танцора, из горла рвался павлиний крик. Дробь его барабана повествовала о вещах дозволенных и запретных. Танец его предостерегал. По венам его текла история, наделяя властью над людьми. Каждый слышал и видел его в неоново-зеленой ночи, но не каждый понимал язык его жестов.

В былые дни, еще до беспорядков, посмотреть на Танцора приезжали туристы из Англии — из любопытства к местному колориту, а еще потому, что в этом священном месте улыбались даже статуи. Истинного смысла святыни англичане не понимали. Здесь они отдыхали, покупали лечебные травы и ароматные масла. И многорукий бог либо принимал их радушно, либо нет. Теперь из-за беспорядков англичане не приехали. Ничто чуждое не нарушало потока надежды, струившегося по джунглям к дагобе. Ничто, кроме отчаяния, не проглядывало сквозь бравурные краски процессии.

Суджи стоял в толпе, наблюдая за действом. Дожидаясь родственников, Суджи вглядывался в лица вокруг себя — нет ли кого из знакомых. Вскоре он заметил миссис Мендис. Ну еще бы. Она пришла сюда ради сына, Счастливчика Джима, рожденного с зернышком удачи, которое миссис Мендис защищала оболочкой собственной жизни. Без сомнения, она хотела, чтобы зернышко проросло. Миссис Мендис истинно верует, и ей известно, что у истинно верующих больше шансов на божественное благоволение. Лично для себя она ничего не просит, размышлял Суджи. Однако она ведь совершенно забыла о дочери. Горе ослепило ее, как слепит чересчур яркое солнце. Миссис Мендис преподнесла многорукому богу цветущий ананас, плошки с творогом и кирибат, молочный рис. Суджи был убежден, что многорукий бог услышит ее мольбу и исполнит желания. Потому что золотая судьба наверняка была уготована Счастливчику Джиму еще в другой жизни. Суджи перевел взгляд на Нулани. Девочка смотрела вдаль, погрузившись в мысли. «А какая судьба уготована тебе? — подумал Суджи с жалостью. — При такой-то матери».

Вот уж сколько месяцев Суджи наблюдал за Нулани. Перемены в ней изумляли. Впервые появившись в доме на пляже, девчушка была так молчалива, так безрадостна. А потом незаметно, медленно стала расцветать. Поначалу, вспоминал Суджи, печаль будто бы притушила огонек внутри Нулани. Но постепенно засияли глаза, зазвенел смех. И девочка заговорила. Теперь она щебетала без умолку. Временами — Суджи точно знал — сэр с ума сходил от ее болтовни. Суджи не раз случалось ловить взгляд мистера Самарадживы, полный веселого удивления. А в последнее время — Суджи вздохнул — Тео тоже переменился, и глаза у него совсем другие. Вот только сам он этого не замечает. Зато Суджи все видит.

Внезапный резкий звук согнал с деревьев переливчатых сорок; стая взмыла в небеса, словно унесенная хлестким ветром. Несколько человек в толпе с воплями бросились на землю. Неужто дурное знамение? Суджи оглянулся, поежившись. Ни намека на ветер. Это священное место в глубине джунглей живет по древним законам. Бесхитростная душа Суджи наполнилась страхом. Нулани тоже запрокинула голову, глядя на растревоженных птиц, и улыбалась каким-то своим мыслям. Вчера она разрешила Суджи посмотреть на последнюю, почти уже законченную картину. Великолепная получилась картина — сплошь глянцевитая зелень и лиловая нежность. И что-то в ней еще такое было… что-то неведомое самой Нулани Мендис. Девочка принесла в этот мир свои картины, думал Суджи, не сводя взгляда с Нулани, искусство — ее судьба. Дар художника никогда ее не покинет. Теперь Нулани молилась, склонив голову. Суджи знал, что она молится за брата. И еще Суджи знал, что ее сердце томится от иных, пока нераскрытых стремлений.

Фестиваль привлек самых разных людей, в том числе и тех, кого обычно не тянуло в паломничество. Одним из таких зрителей был Викрам, в священное место его отправил Джерард.