— Кто тут нас ищет?

— Ры кто тут есть, что бы порядки устанавливать?

— Где хотим, там и будем укалываться…

Аргументов Уральского они не услышали. Слово за слово, Григорий со Жмотом, долговязым, но не спортивным парнем лет двадцати пяти, пошли один на один. Подготовленному рецидивисту не составило труда моментом вырубить противника двушкой[67] в голову. На помощь Жмоту, сломя голову и размахивая ножом, мчался Али, кудлатый, коренастый полукровка. Наверное, думал напугать своим «перышком»[68] матерого уголовника, как ежа голой жопой. Уральский мгновенно выхватил из кармана свой лагерный свинокол[69], и агрессор в раз «потерялся». Так «повальсировали» немного вокруг друг друга с ножами. Увидев, что на «бздюм» Гришу не взять, Али спрятал нож и обругал поверженного друга: «Вставай, чего разлегся! Драться не умеешь, скотина!».

Уральский с раздражением обратил внимание, что первым после Али к месту драки подбежал Заза, и только лишь потом совершенно бледный Бубль. Это был первый звоночек. В дальнейшем выяснилась полная непригодность Бубля к рэкету. Насколько Олег был духовитым в кражах, артистичным в «ломке», неприступен на допросах, настолько же робок и неуверен в вымогательстве и во всем, что связано с организованной преступностью. В спортзале он жилы не рвал, и силенок ему реально не хватало. Плюс пагубная страсть к алкоголю…

Но все это станет ясно много позже. А пока уральские каторжане забили новоявленной «конкурирующей фирме» стрелку на том же месте. В парке «Дружба» за зданием метро «Речной вокзал».

Арестанты поехали в «Фиалку» и объяснили ситуацию… Боря Жид попросил Каленого дать Григорию людей. В назначенное время на «Речном» нарисовалась подмога из Сокольников — Вова Лютый, Антон, Теркин, Семен, Дима Боксер и Дима Пожарник. Лютый — парняга Гришиного возраста, чуть за тридцать, остальные молодежь. Лютый килограмм за сто двадцать, молодые бандиты — скорее гончей породы. Ну и с Бубль с Дилектором.

Заодно, перед встречей каторжанин гордо прошелся с сокольнической братвой по периметру площади у метро, у палаток. Светанулся, где только можно.

Всего со стороны Уральского было человек 10–12. Банда Жмота на стрелку явилась, но ничего вразумительного в свое оправдание они сказать не смогли, хотя привели с собой какого-то арестанта с серьгой в ухе. Тот назвал имя Вора Володи Чайковского. Это имя спасло их от немедленной расправы, которую так жаждал буквально кипящий Уральский. Гриша и Бубль поехали к воровским старикам в «Фиалку». Боря Жид сказал, что Чайковский не Вор, но они его знают и готовы встретиться. Пожелание Сокольнических Урок передали дерзким отморозкам. Никакого Чайковкого в парке не дождались, а сами беспредельщики ехать в «Фиалку» отказались.

— Поступайте с ними, как считаете нужным, раз они не хотят Людей слушать, — разозлился Жид.

Арестанты посчитали нужным как следует всечь[70] оборзевшему хулиганью. Нашли какую-то тачку и поехали по злачным местам района разыскивать наглых раздолбаев. На светофоре возле пятнадцатого таксомоторного парка увидели в машине Жмота, помчались за ним, устроив по району настоящие гонки. В районе станции «Ховрино» догнали и подрезали его автомобиль. Жмот с топором в руках попытался оказать сопротивление, но был тренированным Уральским во второй раз беспощадно избит. Топор каторжанин у него отобрал и оставил себе, как боевой трофей.

Достать адрес Али было делом техники. Бубль, Дилектор и Григорий втроем вошли к нему на хату для расправы и неожиданно выслушали монолог на тему: «Ребята, давайте жить дружно». Обладающий чуйкой, московский азербот понял, что сейчас его будут бить, возможно, ногами, и сыграл радушного хозяина. Как будто не он три дня назад на Гришу с ножом кидался. Уральский по-арестантски оценил хитрый маневр Али и карать его не стал. Каторжанин всегда считал, что худой мир лучше доброй ссоры. С группкой Жмота — Али было покончено. Слух о беспощадной расправе со Жмотом и позорной капитуляции Али немедленно разлетелся по «Речному». Они больше ничего не значили в районе. Только жалко, что неплохой парень и серьезный в прошлом спортсмен Заза плохо кончил. Эти драконы подсадили его на наркоту, и он через несколько лет умер от передоза.

Еще на «Речном» крутилась совсем малолетняя, но многочисленная банда хулиганья с грозными кличками Кабан, Куреха, Акула… Они тоже путались под ногами. Даже «стрелку» в лесу забивали. Гриша с Бублем приехали вдвоем, но с обрезом на кармане. Провели «ликбез» про понятия. Разок другой их тоже пришлось поколотить. Позднее, одного из них, шпанюка с погонял ом Горын, каторжанин пырнул ножиком, а менты на следующий день его поймали с гранатой. Подрезанный хулиган пояснил сотрудникам, что шел Уральского взрывать.

Бурная деятельность Гриши Уральского не осталась незамеченной окрестными ОПГ. По наколке[71] Володи Мосла, о котором речь пойдет чуть позже, арестант наехал на палатку местного барыги по кличке Резина. Даже получил первые деньги. И тогда стрелку ему забили «долгопрудненские». Они подъехали на десятке машин и были весьма удивлены тем, что Уральский с Бублем нарисовались вдвоем. В кармане у Григория как всегда торчала сложенная трубочкой газетка. Их окружили человек тридцать парней. Один из них спросил:

— Вы кто?

Каторжанин представился: «Гриша Уральский. Это мой товарищ Олег».

— Вы какого лешего здесь получаете?

— Почему нет? Я арестант, грею лагерь, себе на кусок хлеба…

— Ааа… уголовники? — бросил один из долгопрудненских, высокий брюнет с лицом похожим на злого филина.

— А вы кто? — удивился Гриша.

— Преступники, — отрезал чернявый, сразу давая понять, что на блатпедали тут не проедешь.

Так Уральский впервые встретился с Сергеем Зиминым, заметной фигурой сначала в долгопрудненской, а потом в коптевской ОПГ. С палатки друзей подвинули, оставив половину доли. Зимина, молодого еврея с низким голосом и узкими плечами, лидеры Долгопы[72] Богута и Бакинец оставили на связи с Григорием. Интересно, что Зимин был сыном известного бизнесмена, владельца и создателя крупнейшей телефонной компании страны и проживал на улице Фестивальной в одном доме с руководителем РУОПа Рушайло.

Отношения с ним у арестантов не сложились. Вести разговоры, Зимин предпочитал, не выходя из машины, что просто шокировало Гришу, как приверженца строгого соблюдения этикета арестантского уважения. Долгопрудненский авторитет был груб и надменен, что совершенно контрастировало с душевностью обитателей «Фиалки». Друзьям-лагерникам в ультимативной форме было сказано присылать в «Долгопу» долю со всего, что они прикрутят. На замечания каторжанина Зимин как-то ответил: «Знаешь что… были у нас такие блатари, все ходили-лечили, что правильно, что нет… Ну, мы раз, как дали им оторваться[73]. Больше не ходят». Если Зимин волновался или злился, у него начинались нервный тик и заикание.