А еще было бы хорошо, если бы Вилю кастрировали. Кто и зачем – не важно. Тогда его покинет талант. Скажет: «До свидания, Виля. Не поминай лихом». А кто он без таланта? Стареющий дядька. Даже и не дядька. Так… Существо среднего рода. И Мухина будет ходить с глазами покинутой козы. Муж есть, и мужа нет.

Есть еще один вариант: Мухина его бросит, но успеет родить. Виля останется один с ребенком на руках. Потыркавшись, явится к ней, к Вале, вместе с ребенком, и скажет: «Кроме тебя, у нас никого нет».

И Валя возьмет ребенка на руки и полюбит его в первую же минуту. И этот брошенный ребеночек свяжет ее с Вилей навеки…

Какие сладкие мечты…

А вот еще вариант: ввели бы новый закон брать штраф в пользу брошенной жены – несколько миллионов в валюте. И пусть ушедшие мужья плавают в волнах новой любви. А брошенные жены плавают в деньгах. Вот тогда можно будет сравнить: какие волны слаще и теплее? Кто выиграл и кто проиграл?

Все эти мечтания имели терапевтический характер и помогали Вале справиться со стрессом. Но, конечно, сказывались на внешнем виде. Валя замкнулась, стала угрюмая, бледная.

– Проверьте кровь, – предложил Авет Гургенович. – Мне кажется, у вас низкий гемоглобин.

Гемоглобин оказался нормальным, но какие-то показатели сдвинуты.

Человек – сложная машина. Сердце – насос, перпетуум-мобиле. Качает без остановки по девяносто лет и даже больше. Почки – очистные сооружения. Печень – химзавод. Сосудистая система – трубопровод. Мозг – химия и проводка.

А где живет любовь? Где живет обида? Считается, в душе. Тогда где живет душа? В каком месте? Как ее обезболить?

Маммография обнаружила шарик в левой груди, величиной с вишневую косточку. Контуры неровные. Это настораживало.

– Надо сделать пункцию, – распорядилась маммолог Макарова.

– Зачем? – спросила Валя.

– Чтобы исключить зло.

Валя мгновенно покраснела. Кровь бросилась в голову. Видимо, поднялось давление.

– Я не буду оперироваться, – категорически заявила Валя. – Сколько проживу, столько и проживу.

– Глупости…

Макарова достала шприц с длинной иглой. Пришлось подчиниться.

Жизнь остановилась. Результат должен был прийти через две недели, но Валя не сомневалась в том, что у нее самое худшее.

Трагедия не в том, что человек умирает. Умирают все. Но никто не знает свой срок. Никто не знает, когда и как.

А Валя знала. Ее начнут химить, лучить, потом резать. А дальше она начнет умирать в страшных мучениях. Ее постигнет участь, которую она желала Виле. Не надо было желать. Проклятия – это бумеранг, который разворачивается и бьет прямо по тебе. Бог сам накажет виноватого, и нечего влезать в Божий промысел. Проявлять инициативу. Проклинать – грех.

Валя подумала: необходимо забрать назад все свои проклятия. Но как?

Валя позвонила Виле на работу. Он взял трубку.

– Это я, – сказала Валя охрипшим голосом.

– Чего тебе? – грубовато спросил Виля.

Он подозревал, что Валя начнет предъявлять претензии, и защищался грубостью.

– Я желаю тебе здоровья, – сказала Валя.

– Все? – проверил Виля.

– Нет.

– А что еще?

– Успехов в работе и счастья в личной жизни, – добавила Валя.

Так обычно пишут в поздравительных телеграммах. Валя ничего не придумала нового.

– У меня день рождения зимой, – хмуро напомнил Виля.

– Я знаю. Просто я хочу, чтобы у тебя все было хорошо.

– У меня планерка, – сказал Виля и положил трубку.

Ему было не по себе. Лучше бы Валя скандалила своим тонким голосом. От ее голоса Виля напрягался, твердел и становился непроницаем.

Валя продолжала ходить на работу, вести хозяйство, но была похожа на сомнамбулу. Все делала механически.

Валя соглашалась быть старой, несчастной, нелюбимой, но обязательно живой.

Что есть человеческие удовольствия? Еда, вода, секс, сон – все это связано с телом. А если нет тела, если его сжигают или зарывают в землю, то уходят и удовольствия. Что остается? Какая-то виртуальная душа, которую никто никогда не видел. Невыносимо жалко терять тело. Но еще жальче Машу. Что будет с Машей и ее ребенком? Они никому не нужны. Машино будущее пугало больше, чем ее собственное.

Валя не сомневалась: ее болезнь на стрессовой основе. Ненависть разрушает человека. Страдает сам источник ненависти, а не тот, на кого она направлена.

Что Виля? Проведет планерку и поскачет домой, к Мухиной под бочок. А вот она, Валя, будет существовать как сомнамбула, в отсутствии любви и в ожидании смерти.

Валя работала в утреннюю смену. Ее рабочий день подходил к концу.

В кабинет зашел Борис Крылов и положил перед Валей белый квадратный лист.

– Макарова велела передать, – сказал он. – Тут у тебя все нормально. Я посмотрел.

На Валю как будто вылили ведро ледяной воды. Перехватило дыхание.

– А когда тебе Макарова велела передать? – спросила она.

– Неделю назад.

– А почему ты сразу не отдал?

– А что торопиться? Все же нормально. Мастопатия. Это у всех, кто рожал.

– А Макарова не знала?

– Чего не знала? – не понял Крылов.

– Про мастопатию.

– Знала, конечно. Но перепроверила на всякий случай. Лучше «пере», чем «недо». Гипердиагностика.

Радость – это тоже стресс, который надо преодолеть, передвинуть в себе стрелку от минуса до нуля. Хотя бы до нуля. А уж потом на плюс.

Валя подняла глаза на Крылова и спросила:

– А зачем нужна такая пытка ожиданием?

– Если она пропустит рак, ты можешь подать на нее в суд или плюнуть ей в рожу как минимум. А если все в порядке, ты будешь целовать ей руки.

Ни плевать, ни целовать Валя не собиралась. Она медленно передвигала в себе стрелку с минуса на ноль.

– Ты сегодня какая-то другая, – заметил Крылов.

– Какая?

– Тормоз.

Осенний лес. По лесу бредет троица: Игорь, Марина и шофер Николай.

– Здесь. – Николай останавливается. – Вот дупло. Вон водокачка… Это здесь. Точно помню, – уверяет Николай.

– А труп где? – нервничает Марина.

– Не знаю…

– Как это не знаешь? Он что, ушел?

Шофер молчит растерянно.

– Наверное, он его не добил, – предполагает Игорь. – Разок ударил, и все. Парень оклемался и ушел. Так?