Леся ему лгала. Он знал это.

Ярость, поднимавшаяся изнутри бурлящим ядом, сводила с ума. Ярость и незнакомая ему прежде ревность, которой сам от себя не ожидал.

Удивительно, как быстро он поверил в то, что их встречи в темной комнате что-то значат для этой женщины. И как стремительно она его разочаровала, отправившись в ресторан с другим мужчиной без особых на то раздумий. И это после того, как он целовал ее, словно одержимый, а она, похоже, готова была позволить ему все, если бы только он хотел пойти дальше. И вот, на следующий же день она уже была с другим. И это после того, что он сказал ей!

Он понимал, что те чудовищные эмоции, которые его накрывали, по меньшей мере нелепы, но ничего не мог поделать с тем, что чувствовал. И хотя знал изначально, что от нее можно ожидать всего, как-то очень скоро придумал себе ту Лесю, что принадлежала лишь ему. Вот только правда состояла в том, что это было лишь там, где два их мира могли пересекаться – в темной комнате без лиц, в которой между ними существовали лишь разговоры и прикосновения.

А вне придуманной им сказки Леся жила своей жизнью, часть которой предпочла от него скрыть. И был ли тому причиной исключительно страх того, что он ее выгонит или куда более мерзкое желание усидеть на двух стульях – он не знал. И какой бы ад ни бушевал у него внутри, не намерен был выводить ее на чистую воду так скоро.

Пусть думает, что обманула его. Пусть играет в игру, в которой сама же и запутается.

Впрочем, он намерен был проверить, как далеко она готова зайти в своей лжи.

– Как ты провела день? – задал Джек вопрос, когда на следующий после ее отлучки вечер Леся заняла свое привычное место в темной комнате. Его голос, когда он говорил, звучал спокойно, хотя один дьявол ведал, чего ему стоило не выдать ничего из того чудовищного смешения чувств, что кипели горькой отравой в груди.

– Я могу сказать честно? – осторожно спросила она.

– Конечно.

– На самом деле мне немного скучно. Я подумала, может быть, ты разрешишь мне заняться садом?

– Садом? – Джек не стал скрывать своего удивления. – Зачем?

– Мне нравится выращивать цветы.

– Полагаю, по такой погоде если что и вырастет, то только очередной сугроб, – сказал он, усмехнувшись.

– Я видела, что у тебя есть оранжерея. Или ходить туда тоже запрещено?

В ее голосе прозвучало нечто, похожее на вызов. Он хмыкнул и ответил с неожиданной мягкостью:

– Не запрещено. Можешь делать в оранжерее что угодно.

– Спасибо.

Леся произнесла это короткое слово и между ними повисла тишина. Лениво опершись на край стола, Джек, словно бы походя, поинтересовался:

– А как дела дома?

– Дома? – переспросила она и ему показалось, что голос ее слегка дрогнул. – Почему ты спрашиваешь об этом?

– Потому что ты вчера туда ездила? – предположил он насмешливо.

– Раньше ты этим не интересовался.

– А теперь интересуюсь. И не вижу в этом ничего необычного, мы ведь приручаем друг друга, не так ли?

– Порой мне кажется, что только ты приручаешь меня.

– И как, получается? – осведомился он с улыбкой в голосе.

– Даже слишком.

Она произнесла это – и он зло сцепил зубы, лишь бы не сказать того, что выдаст его с головой. Какая же искусная маленькая лгунья! Для той, которую приручили, она слишком охотно ходила на свидания с первым попавшимся мужиком.

Он неожиданно понял, что чувства, которые испытывает от всей этой ситуации, крайне далеки от того, что он хотел – и мог – себе позволить. И что его личное отношение к ней неконтролируемо выходит на передний план раз за разом, хотя он ни в коем случае не должен был этого допускать.

Но было поздно. И Джек с каким-то упрямым мазохизмом упивался теперь пониманием того, что Леся ему лжет, а он ей это позволяет. Уродливые, дикие эмоции, которые, тем не менее, делали его таким… живым. Снова и снова.

– Джек… – позвала Леся, когда он так ничего ей и не ответил.

– Да?

– Зачем все это?

– Зачем что?

– Ты же понимаешь сам, что между нами происходит. И я хочу знать, к чему это приведет.

– Всё-таки тебе не терпится перейти к чему-то большему, чем разговоры? – отозвался он язвительно.

– А тебе достаточно только их? – ответила Леся в том же тоне.

– Недостаточно, – признал Джек. – Но всему свое время, моя Леди.

– И это время, очевидно, наступит не сегодня, – подытожила она и по тихому шороху, раздавшемуся следом, он понял, что Леся поднялась с кресла. Тело напряглось в ожидании того, что она снова приблизится к нему, но вместо этого его Леди пошла к выходу.

– До встречи, Джек, – сказала она, приоткрыв дверь.

– Что ж, до встречи, – холодно отозвался он. – Жаль, что ты так и не ответила на мой вопрос.

Все, что он услышал на это – лишь звук захлопнувшейся двери.

Олеся сама не понимала и не могла бы ответить себе на вопрос: почему её отношение к Джеку вдруг стало… таким? Она ведь устраивалась к нему на работу на совершенно определённых условиях – встречи в тёмной комнате и никакого интима. Только разговоры и ничего кроме. И вот теперь была совершенно растеряна всем, что вдруг стало происходить в её жизни. Потому что сама позволила этому зайти слишком далеко. И сама упивалась тем, что порождал в ней незнакомец, когда они находились в тёмной комнате.

И в то же время начинала испытывать досаду. Она не находила ни единого ответа на свои вопросы и это злило. Леся не могла строить свою жизнь вне Джека, ибо испытывала перед ним вину. И следствием этого стала попытка соврать. Она ведь знала, чем может закончиться и эта ложь, и сказанная правда, и выбрала первое, но каким-то десятым чувством ощутила, что Джек может обо всём знать.

На следующий день она сделала то единственное, что, как считала Олеся, могло её отвлечь. Съездила в магазин и скупила едва ли не все орхидеи, которые там были. А к ним комплектом – горшки, несколько упаковок специальной почвы, опоры… И, устроившись в небольшой оранжерее, принялась за своё дело. Этот своеобразный зимний сад казался ей заброшенным. Всюду были видны следы ухода, но у Олеси сложилось ощущение, что в растения не вкладывают того, в чём они нуждаются – души.

Может, и Джек был точно таким же – у него было всё кроме главного – человеческого тепла. Которое он искал в совершенно незнакомом ему человеке. И нашёл…

Олеся поджала губы, когда пересадила третью орхидею. Отставила горшок, потому что руки начали мелко подрагивать. То, что она испытывала сейчас, было похоже на набегающее на берег океана цунами, которое с каждым разом становилось всё выше и сильнее. Её затапливало такими чувствами, от которых даже дышать стало тяжело.