Олеся поняла, что именно её угнетает – ложь. То, что она соврала Джеку, и та вина, которую чувствовала при этом. Она смогла спрятать свои чувства как можно глубже, но они вышли на поверхность.

И ей хотелось сейчас только одного – встретиться с незнакомцем и во всём ему сознаться. Бросив своё занятие, Леся поднялась с пола, на котором сидела всё это время, отряхнула руки и отправилась на поиски Вадима.

– В каком смысле, Хозяин отказывается сегодня со мной встречаться? – с непониманием и даже обидой вопросила Олеся, нахмурившись и глядя на Вадима.

– Он сказал, что сам решит, когда будет готов к новой встрече.

– Вот как? Тогда, пожалуйста, повторите ему ещё раз мою просьбу. И скажите, что это… жизненно важно.

– Хозяин сказал, что не желает с вами встречаться сегодня, – повторил Вадим, и по тону его Олеся поняла, что спорить тут бессмысленно.

Это обескуражило. Породило всё новые и новые волны растерянности и вины. Но в то же время, окрасилось нотками злости.

Хорошо, дело его. Если Джек желал её проучить, она готова была понести это наказание.

Олеся развернулась на месте и, цокая каблучками, гордо удалилась, сама не зная, куда направляется.

Она принялась бродить по дому, бесплодно пытаясь совладать с тем, что чувствовала. Гнев, раздражение, беспомощность… Всего этого было так много, что чувства сводили с ума.

Какая сила принесла её к запретной комнате, Олеся не знала, но стоило только увидеть, как из-под двери пробивается тоненькая полоска света, всё, что бушевало внутри, утихло. Остался только стук сердца, такой громкий, что заполонил собой всё.

Леся закусила нижнюю губу, огляделась, после чего положила пальцы на ручку. Она всего лишь хотела узнать, заперта ли на этот раз дверь или нет. Всего лишь это…

Одно нажатие, ручка поддалась, а следом случилось то, чего Леся боялась и желала одновременно – дверь тихонько скрипнула и приветливо приоткрылась.

Он редко позволял себе возвращаться в комнату, где каждая вещь кричала о каком-то воспоминании и где на считанные мгновения можно было представить себе, что его жизнь все ещё такая, как прежде. Что не было того, что его сломало и уничтожило, но стоило только открыть глаза – и становилось ясно, что ничего невозможно вернуть назад. И что эти мгновения самообмана причиняют больше боли, чем дают утешения.

Он приходил сюда теперь чаще всего только тогда, когда в очередной раз нуждался в том, чтобы напомнить себе о своих целях и о том, что его жизнь имеет ещё хоть какой-то смысл.

Как это было сейчас. Сейчас, когда у него внутри, казалось, все раскололось на две половины, одна из которых ненавидела ту Лесю, какой он представлял ее себе прежде, а другая нуждалась в ней – той, которую он знал по встречам в темной комнате.

Его пальцы коснулись рамки с фотографией, стоявшей на камине, в попытке ощутить то же, что испытывал раньше, когда начинал все это. Зло сцепив зубы, он старался побороть сам себя, но чем яростнее была эта борьба, тем отчаяннее он понимал, что отчасти уже не принадлежит сам себе.

И все же намерен был пойти до конца.

Звук поворачивающейся ручки и скрип двери заставили его резко вскинуть голову и, не дожидаясь, когда человек, стоявший на пороге, войдёт в комнату, он резко ударил по выключателю, погрузив запретную комнату в полную темноту, а затем молниеносно метнулся ко входу и, схватив Лесю – а это могла быть только она – за запястья, втащил ее во тьму помещения, куда она так упорно хотела попасть.

Тонкий запах ее духов, донесшийся до него, ясно говорил о том, что он не ошибся относительно того, кто стоял перед ним. Да и не мог ошибиться – все остальные обитатели дома боялись даже приближаться к этой двери, и только она в своем упрямстве раз за разом нарушала его запреты и приказы.

Он даже не знал, что взбесило его в этот момент больше – то, что она стоит посреди места, что являлось для него святыней или то, что ей настолько было насрать на все, что он говорил, что она снова пришла сюда.

– Моя Леди, – вкрадчиво-угрожающе начал он, – ты снова нарушила запрет.

Он сжимал ее запястья стальной хваткой, ясно отдавая себе отчёт в том, что причиняет ей боль, но именно этого он сейчас и хотел.

– Мне больно, – прошептала она и он с горьким смешком кратко ответил:

– Мне – тоже.

Боль, которую она испытывала в этот момент не равнялась и сотой доли того, через что прошел он.

Ощущая, что больше не может находиться здесь с той, кому в этой комнате было не место, он потащил Лесю за собой – но не в коридор, из которого она пришла, а туда, где запретная комната соединялась дверью с гостиной, также погруженной во мрак.

Втолкнув Лесю внутрь, он тщательно запер за собой дверь в запретную комнату и, спрятав ключи в карман, двинулся на свою Леди, тесня ее к стене и не зная и сам в этот момент, что способен сейчас с ней сделать.

– Боишься? – спросил он негромко, когда она упёрлась спиной в атласную обшивку, а он навис над ней, ощущая, как смешивается их дыхание – ее прерывистое и его тяжёлое.

– Нет.

В голосе звучало упрямство, но он тонко различил очередную ложь.

– И очень зря. Зачем ты опять пыталась туда войти?

– Я просто увидела полоску света из-под двери и…

– И не сдержала любопытства, – язвительно закончил он за нее. – Я крайне огорчён, моя упрямая Леди, что тебе настолько плевать на мои чувства.

– Я не думала…

– И это я тоже заметил, – в том же тоне оборвал он ее. – Надеюсь, ты понимаешь, что за каждый проступок приходится платить?

Обманчиво-ласковым движением он коснулся ее волос, а затем, захватив горсть, грубо дёрнул, заставляя голову Леси запрокинуться. Она испуганно выдохнула, и ее горячее дыхание, коснувшееся его губ, было похоже на искру, породившую пожар.

Он и сам не понял, в какой момент прожигающая его насквозь ярость переродилась в сумасшедшую страсть, но секундой спустя он уже запечатал ее рот поцелуем, сминая губы своими губами. Он терзал их, точно голодный зверь, кусал, ставя свою метку, а затем ласкал языком, все больше теряя над собой контроль. Его язык скользнул между ее губ, вынуждая раскрыться перед ним, и он начал яростно трахать ее рот, в то время как его руки торопливо задирали на Лесе платье.

С губ сорвался приглушённый рык, когда ладони наткнулись на тонкое кружево чулок. Он не мог ее видеть, но от того, что ощущал при прикосновении к ней, сносило крышу. И не могло быть и речи о том, чтобы остановиться.

Пальцы нащупали тонкий атлас белья и он неторопливо погладил ее сначала сквозь ткань, а когда Леся что-то простонала ему в губы, отодвинул тонкую полоску и коснулся пальцами обнаженного лона.

Она была такой горячей, что он едва удержался от того, чтобы тут же расстегнуть брюки и грубо войти в нее. Нетерпеливо прикусив шею Леси, он поиграл большим пальцем с клитором, который напрягся под его движениями, а затем проскользил туда, где Леся была уже предательски мокрой.