Батистовое платье на ней было кремового цвета с тонким черным кантом по лифу, планке, воротнику и манжетам. Спереди юбки волнами спускались вниз. Высокий воротник подчеркивал изящную линию подбородка, заставляя обращать внимание на маленькую ямочку в левом уголке рта. В темно-рыжие волосы была продета кремовая лента, колечки волос свисали на лоб и завивались сзади, на шее.

Джулиана напоминала фарфоровые статуэтки, которые ему доводилось рассматривать в магазинных витринах в Европе – элегантные дамы, которые навсегда застыли в одной позе, а их фарфоровые ручки удерживают развевающиеся фарфоровые юбки.

Однако в Джулиане не было холода фарфора. От нее исходило тепло, она дышала, она жила.

Джулиана смотрела на него голубыми глазами. Такого цвета бывают васильки или небо весной. Только у женщин Шотландии встречаются такие глаза. Так что Джулиана была здесь к месту, в его доме.

– Эллиот, – сказала она, звучание ее ласкового голоса доставило ему удовольствие, – Рона приехала за кольцами.

Кольца? Эллиот посмотрел на свою левую руку с толстым золотым кольцом. И вспомнил, как надевал кольцо на палец Джулианы, давая обещание быть верным. Честным и преданным.

Как будто он мог представить себе, что дотрагивается до какой-то другой женщины!

– Я полагаю, – встряла Эйнсли, продолжая говорить преувеличенно оживленным тоном, каким говорят в комнате больного, – что ты все-таки додумался заказать собственные кольца.

Он додумался. Теперь он вспомнил, что перед тем, как пойти в церковь и дожидаться Джулиану, отправил Махиндара к их семейному ювелиру, чтобы сделать заказ. И вспомнил, как Патрик – его братец-добряк – отводит его в сторонку и кладет ему в ладонь два холодных кольца, которые не покидали пальцы Патрика и Роны со времени их женитьбы тридцать лет назад.

– Я уже позаботился, – сказал Эллиот. Он стянул кольцо с руки, подошел к Роне, положил его ей на ладонь и закрыл ей пальцы. – Спасибо.

Глаза Роны заблестели от слез, потом она опустила кольцо в маленький мешочек. Там оно тренькнуло о другое, и Эллиот увидел, что рука Джулианы тоже без кольца.

– Мы благодарны вам, – сказала Джулиана, наливая чай в четвертую чашку. – Это было великодушно.

– Все очень логично. – Рона сделала вид, что слез не было. – По-другому и быть не могло. Эллиот, что ты собираешься делать с этим ужасным домом?

А Эллиот наблюдал, как Джулиана наливает ему чай. Она твердо удерживала чайник над чашкой с блюдцем, ровная струя горячей жидкости лилась точно в чашку. Наполнив ее, она такой же уверенной рукой, не обращая внимания на солидный вес чайника, поставила его назад на поднос и достала из сахарницы изящные серебряные щипцы.

Тут она заколебалась. Любая жена должна знать, сколько кусков сахара кладет в чай ее муж. Однако Джулиане с Эллиотом не приходилось пить чай вместе. Во всяком случае, после того, как им исполнилось по четырнадцать лет.

Рона наклонилась вперед и шепнула:

– Один кусок, дорогая.

– Вообще-то я предпочитаю без сахара. – Он потянулся забрать у Джулианы чашку.

Она держала ее вместе с блюдцем так изящно, что его неуклюжие пальцы могли без опаски дотронуться до ее руки. Эллиот поступил по-другому. Он подставил ладонь под ее руку, и чашка с блюдцем перекочевали к нему.

У Джулианы приоткрылись губы, а в глазах поплыл жар. Жар такой же интенсивности заполнил и его жилы. И память вернула Эллиоту все целиком, что произошло минувшей ночью.

Ему необходимо сесть. Сесть рядом с ней. Но Джулиана устроилась на краешке узкого креслица, оставшееся тут место занимали складки платья. Имелся еще один диван, на котором можно было бы уютно расположиться, но его уже заняли Рона с Эйнсли, сидевшие бок о бок. Два стула и оттоманка завершали набор мебели, выстроившейся вокруг чайного столика. Остальная мебель была скрыта под пыльными холстами.

Подцепив оттоманку обутой в сапог ногой, Эллиот подтащил оттоманку вплотную к креслу Джулианы. Уселся и расправил килт. Держа на весу изящную чашку с блюдцем в своей большой руке, прижал колено к ноге Джулианы.

Эйнсли и Рона напряженно наблюдали за ним. Но сейчас для него существовала только Джулиана, ее тепло, ее близость, ее… правильность.

– Где ты это откопала? – спросил он, приподняв чашку и внимательно разглядывая ее. Фарфор был тонок, не толще листа бумаги, и искусно расписан цветами. Такую посуду производили на немногих фабриках Англии или Германии и за большие деньги. – Что-то я не видел их раньше в буфете дядюшки Макгрегора.

– Свадебный подарок, – пояснила Джулиана. – Очаровательная вещь, ты тоже так считаешь?

Эллиот отпил глоток, чай был совсем неплох, вот еще бы в него добавить немного виски. Он повернул голову так, чтобы видеть одну Джулиану.

– Я думал, ты вернула подарки.

– Она так и сделала, – вмешалась Эйнсли. – Но этот свадебный подарок от меня. Он абсолютно уместен. А об остальных подарках, Джулиана, можешь не переживать. Я, Рона и твоя мачеха – мы отсылаем их обратно и прилагаем к ним письмо с соответствующими объяснениями. Ради этого не стоит торопиться назад в Эдинбург.

– Но я должна, – сказала Джулиана. – Это, конечно, мило с вашей стороны, но я действительно должна помочь вам, не говоря уж о том, чтобы упаковать остатки своих вещей. Джемма, наверное, сойдет с ума от забот. Если вы переночуете у нас, утром мы вместе поедем поездом.

– Нет! – Слово прозвучало так громко, что три дамы замерли с поднесенными ко ртам чашками. Три пары женских глаз широко открылись в ответ на мужскую властность в голосе Эллиота.

Он положил руку на бедро Джулианы, обхватил его и крепко сжал, не в силах заставить себя остановиться.

– Джулиана останется здесь.

– Как? – переспросила Эйнсли. Беззаботность в ее голосе казалась вынужденной. – Навсегда?

Эллиот попытался ослабить свою хватку на бедре Джулианы и не смог.

– Да, – сказал он.

Джулиана смотрела на него во все глаза. И в ее взгляде не было страха. Скорее, удивление. И может, искорка неповиновения.

– Вообще-то Эллиот прав, – обратилась она к Эйнсли. – Тут очень много дел по дому. Мне хочется как следует поработать, если вы понимаете, о чем я.

Сестра и невестка Эллиота кивнули в ответ, не выпуская его из поля зрения, как будто они заранее отрепетировали свое поведение.

– Все предельно понятно, – сказала Рона. – Кто-то же должен здесь остаться, чтобы с толком все организовать.

У Эйнсли загорелся огонек в глазах.

– Я думаю, дело не только в этом, Рона. Вспомни, что это такое – только-только пожениться.

– Ах да. – Чопорная Рона смягчилась и даже улыбнулась. Они с Патриком души не чаяли друг в друге, а Эйнсли с Камероном друг без друга жить не могли. Даже сейчас, с туманом в голове, Эллиоту показалось странным увидеть Эйнсли одну, без Камерона. И почему Рона оставила где-то своего любимого Патрика и заявилась сюда в единственном числе?