– Ты подумаешь, что я сошла с ума.

– Посмотрим.

– Потому что в глубине души я понимала, что это единственный способ заставить ее перестать сравнивать себя и Ника с нами. Это так глупо с ее стороны. То, что мы с тобой разлюбили друг друга, вовсе не означает, что и они обязательно разлюбят… – Энни вызывающе посмотрела на него. – Ну, по-твоему, я спятила?

Какое-то неопределенное чувство шевельнулось у него в душе. Облегчение, сказал он себе. А что, собственно, еще?

– Я не думаю, что ты сошла с ума, – улыбнулся он. – Но ты должна признать, что совсем заблудилась в дебрях правды и лжи, как и я.

Она кивнула.

– Ладно, когда они вернутся, мы оба сознаемся, что выдумали это из лучших побуждений. – Губы Энни задрожали. – Дон очень расстроится. И рассердится.

– Это пройдет.

– Мы с ней никогда не обманывали друг друга, Чейз. Даже когда… когда мы с тобой окончательно решили разойтись, мы сказали ей правду.

Чейз посмотрел на нее и осторожно произнес, глядя, как Энни вытирает глаза рукой:

– Ну, может быть, есть другой выход. – Он выдавил из себя улыбку. – Мы и вправду могли бы попробовать еще раз…

– Что?

– Конечно, не по-настоящему, – быстро сказал он. – Могли бы притвориться. То есть провести какое-то время… неделю… вместе. Пообедать в ресторане, поговорить. Что-то в этом роде.

Энни уставилась на него. Ее глаза округлились и стали очень темными.

– Притвориться?

– Ну да, – отрывисто бросил Чейз. – Просто чтобы легче было посмотреть детям прямо в глаза и сказать: мы пытались…

– Нет, – Энни покачала головой. – Я… я не могу.

– Почему?

Она искала ответ. В самом деле, почему бы и нет? Они могли бы пожать друг другу руки, заключить сделку и притвориться ради счастья дочери.

Нет, она не смогла бы… Видеть Чейза целую неделю? Семь дней улыбаться ему за обедом? Слышать его голос? Идти рядом с ним? Нет, это было бы слишком… слишком…

– Это было бы неправильно, – резко сказала она. – Нет необходимости громоздить одну ложь на другую. – Она встала, взяла кофейник и вылила его содержимое в раковину. – Ты был прав. Еще глоток кофеина – и меня стошнит.

– Энни…

– Что? – Она обернулась. – Это не подходит, – спокойно сказала она. – Ни для тебя, ни для меня, ни для кого-то еще.

– Никому и не нужно об этом знать.

Энни выпрямилась.

– А как насчет твоей невесты? Как ты все объяснишь ей?

Чейз пожал плечами. Еще одна ложь вернулась бумерангом и ударила его.

– Ну… – протянул он, – ну, я бы ей сказал… сказал бы… – Его глаза встретились с глазами Энни. – Я скажу ей то, что ты сказала бы своему женоподобному поэту.

Энни вспыхнула.

– У тебя, Чейз Купер, есть одно качество. Ты всегда умел подбирать слова. Я ведь говорила тебе, что Милтон – профессор в колледже.

– Он – косноязычный идиот, и могу поспорить на что угодно, что ты ходишь на один из его курсов. Как он называется? «Как в двадцать первом веке говорить на языке шестнадцатого века»? «Пятьдесят способов превратить обычный образ мысли в полное помутнение рассудка»? Энни, зачем ты шатаешься по всяким дурацким курсам, которые читают ничтожества?

– Конечно, мистер Купер, вы не ничтожество.

– Ты совершенно права. По крайней мере у меня на руках есть мозоли. Я знаю, что такое честный труд.

– Извини, Чейз, ты лишился права пользоваться этим словом. Слово «честность» теперь запрещено для тебя – после той чудовищной лжи, которую ты нагородил нашей дочери.

– Ты именно так с ним познакомилась?

– С кем?

– С Хофманом. Я прав? Ты посещала курс, который он вел.

– Милтон – ученый-шекспировед, пользующийся хорошей репутацией.

– Репутацией в чем? В соблазнении замужних женщин?

Глаза Энни засверкали.

– Я – не замужняя женщина. Да, я посещала курс, который он вел. Да, он пишет стихи. Прекрасные стихи, которые ты не способен оценить. К сожалению, мне придется тебя разочаровать: Милтон – не «голубой».

Чейз сложил руки на груди.

– Полагаю, ты это знаешь из личного опыта, – сказал он, чувствуя себя так, как будто получил удар в солнечное сплетение.

Энни помолчала. Впрочем, стоит ли беспокоиться о том, что она солжет мастеру этого дела?

– Конечно, – сказала она, слегка улыбнувшись.

Чейз сжал челюсти. Настало время отпустить какое-нибудь саркастическое замечание.

– Рад за вас обоих, – холодно сказал он. – Ну и когда знаменательный день?

– Знаменательный день?.. – Она сглотнула. – Ты имеешь в виду свадьбу? – Она пожала плечами и мысленно скрестила пальцы. – Мы… э-э-э… мы еще не решили точно. А когда вы с Дженет свяжете себя узами?

Именно. Узами. Чейз почувствовал, как веревка затягивается вокруг его шеи.

– Скоро. Не знаю точно. Я начинаю новый проект в Сиэтле.

– И, конечно, это самое главное.

– Это важная работа, Энни.

– Не сомневаюсь. И уверена, что Дженет понимает это.

– Да, понимает. Она знает, что для того, чтобы фирма, которая мне досталась от моего старика, достигла такого успеха, требуется работать двадцать четыре часа в сутки.

– Она все понимает лучше, чем я.

– Ты совершенно права.

Они смотрели друг на друга, напоминая себе, что были рады больше не жить вместе. Потом Чейз отвернулся.

– Мне нужно успеть на самолет, – сказал он.

– Правильно. Брось все. Повернись спиной к тому, что ты натворил.

– Черт возьми, завтра днем я должен быть в Сиэтле, чтобы осмотреть участок для стройки. Дьявол, что я говорю? – Нахмурившись, он поднял рукав свитера и посмотрел на часы. – Сегодня днем.

– Беги, – холодно сказала она, – хотя мы так и не разрешили проблему, которую ты создал.

– Прекрасно. Ты хочешь поговорить? Можешь отвезти меня в гостиницу, я соберу вещи, а потом ты отвезешь меня в аэропорт.

Пятнадцать минут до гостиницы, подумала Энни, прищурившись, еще сорок минут до аэропорта Брэдли. Примерно час. Конечно, она может продержаться так долго в его компании, если они в результате разработают какой-нибудь план.

– Хорошо, – сказала она и запнулась. Может быть, ей следует пойти переодеться? Нет. Зачем? Чейз заслужил, чтобы в аэропорт его привезла женщина в нелепом свитере. – Ну, – сказала она нетерпеливо, беря ключ от машины, – чего ты ждешь, Чейз? Пошли.