— Нет, я приберегу его, чтобы защититься от тебя.

— Но почему? Тебе незачем меня бояться, если мы работаем вместе.

— Потому что я намерен рассказать тебе то, что знаю. И, возможно, мне придется пристрелить тебя, если ты что-то выдашь.

— Ладно, говори.

— Я был умнее тебя, — учтиво и мягко произнес Грим. — Я знал, кто приказал сикху украсть у тебя письмо, и прятался в его доме, когда ему его принесли. Я слышал разговор, который последовал за этим, и знаю, что они будут делать.

— О, это было очень ловко. Рассказывай дальше.

— Три человека собираются отвезти письмо в Дамаск, но кто именно его повезет, я не знаю. Один из них араб. Другой американец. Третий — тот самый сикх, который отнял у тебя письмо. Они поедут поездом из Лудда, и я уже нанялся слугой к американцу.

— Это ты весьма ловко придумал! — воскликнул Юсуф Дакмар

— Конечно, — согласился Грим. — Но, думаю, неплохо выйдет, если у меня будет сообщник, и ты сгодишься не хуже любого другого. Если я украду письмо, меня могут в этом обвинить; но я могу передать его тебе, а затем позволить обыскать себя, и им придется передо мной извиниться.

— Верно, верно! Великолепно!

— Значит, тебе имеет смысл сесть на утренний поезд на Дамаск, — продолжал Грим. — Но запомни: если ты приведешь с собой других, я решу, что ты намерен меня провести. И застрелю тебя из твоего же пистолета, после чего попытаюсь скрыться. Если разобраться, ты можешь считать себя покойником, Юсуф Дакмар, — с той минуты, когда я заподозрю, что ты мухлюешь.

— То же касается и тебя, — пылко ответил Юсуф Дакмар.

— Значит, мы друг друга поняли, — произнес Грим. — Лучшее, что ты можешь сделать, прежде чем сядешь на поезд, — это снова повидаться с французским агентом.

— А какой в этом прок? Он раздражен, зол. Задаст мне тысячу вопросов, и все.

— Тем больше смысла в вашем свидании. Ты сможешь его успокоить. Нехорошо, если толпа глупцов будет приставать к нам по дороге. Нам нужно спокойно сделать дело и поделить награду. Поэтому ты должен убедить его, что непременно раздобудешь письмо — пусть только предоставит все тебе. Не пожалей сил, чтобы его убедить, объясни, что любое вмешательство испортит дело. Поскольку я пока сделал много больше твоего, пусть это будет твоей долей, чтобы сравнять счет: иди к

Сиди Сайду, французскому агенту, и позаботься, чтобы он не помешал нам, пытаясь помочь.

— Очень хорошо. Я это сделаю. И мы встретимся на вокзале утром?

— Нет. Те, с кем я, поедут в Лудд на машине. Ты увидишь, как мы там садимся на поезд. А теперь ступай, пока часового нет на месте.

Я не видел, но слышал, как Юсуф Дакмар встал и ушел. Едва ли он успел удалиться достаточно, чтобы ничего не услышать, тишину снова нарушил голос Грима:

— Ты тут, Рэмсден?

Я не ответил, но подошел поближе.

— Слышал, о чем мы говорили? — спросил он.

— Да. Почему ты не арестовал обоих мерзавцев и не покончил с этим?

— Враг, которого знаешь… — в его голосе звучала знакомая смешинка. — Очень важно увести французского агента, который может пустить по нашему следу пятьдесят гончих вместо одной.

— Почему бы тогда не послать к французскому агенту военную полицию?

— Не могу. Франция и Великобритания — союзники. К тому же французы могут отплатить нам, разделавшись с нашим агентом в Дамаске. Мудрый человек двадцать раз подумает, прежде чем рыть другому яму. А добились мы, как я полагаю, вот чего: единственный, кто нам угрожает, — это Юсуф Дакмар, а он только и умеет, что трепать языком. И думаю, мы наверняка отвели подозрения от Мэйбл Тикнор. Теперь все, что мне осталось, — это пойти вон в ту комнату, где горит свет, и обсудить дела с шефом.

— Если так, то он тут единственный, кто не спит! — заметил я и рассказал Гриму, что мы видели внутри здания.

— Да, — подхватил он. — Все правительства таковы. Горазды болтать о корабле государства, но если бы кто-то так правил кораблем, тот налетел бы на рифы и затонул в первую же ночь плавания. Отправляйся-ка ты домой и поспи часок. Я разбужу тебя в семь.

— В поезде будем по очереди, — ответил я. — А теперь пошли вызволять Джереми. Думаю, его забрала охрана. Скажи, ты нарочно повысил голос, чтобы кто-то из нас пошел и отвлек охранников?

— Конечно. Я узнал ваши голоса, когда вы проходили мимо, и первым делом твой. И слышал, как вы дышите, когда вы тайком вернулись. Вы чуть не испортили мне игру, впутав сюда часового, но в итоге спасли.

— Просто чудо, что сикхи не застрелили Джереми в темноте, — ответил я.

— Еще бы, — согласился Грим. — Полагаю, он слишком полезен, чтобы позволить ему умереть прямо сейчас… — он опустил голову в раздумье, пока мы шли рядышком. — Все висело на волоске. На волоске. Что же, ты прав. Пошли, вызволим его.

В последний момент Грим слегка изменил планы. Мэйбл Тикнор покинула Иерусалим поездом, как мы и условились, но Нарайяна Сингха отправили тем же маршрутом, чтобы за ней присматривал. Будучи сикхом, он мог сидеть в коридоре, не привлекая особого внимания, а поскольку его нарядили по такому случаю торговцем, дела которого идут не худшим образом, — ехать первым классом и избавиться как от ненужных расспросов, так и от подозрений.

Мы с Гримом и Джереми поехали в Лудд, наняв машину. Оба мои спутника были в арабских костюмах, а я изображал туриста. Джереми выступал в роли бывалого путешественника, который знает Аравию вдоль и поперек и намерен показать мне Дамаск за обычное вознаграждение.

На платформе толпился народ, и мы оплатили поездку в купе, не вызвав ни у кого особого любопытства. Здесь были британские военные всех званий, египтяне, евреи, греки, армянские беженцы, мальтийцы, курды, два-три турка, черкесы, какие-то люди, прибывшие аж из Бухары, туркмены, уроженцы Индии всякого племени и веры, горстка бедуинов, чувствовавших здесь себя явно хуже, чем в родной пустыне, и бесчисленное множество местных арабов. Примерно половина из них, взбудораженная пронзительными воплями женщин, ударилась в панику и дралась у маленького окошечка, где нахальный левантинец отстаивал свое право на самоопределение, мешая как можно большему числу народа попасть на поезд. Я мельком заметил в переднем купе нашего вагона Мэйбл Тикнор, а Грим указал на Юсуфа Дакмара, который выглядывал из окна вагоном дальше. Его лицо было полным, нездоровым, с маленькими холодными глазками, крючковатым носом и маленькими ртом с оттопыренными губами. Феска сидела у него на голове под пьяным углом, усиливая впечатление надменного самодовольства. Этакая иллюстрация к древней, как мир, загадке: как человек с таким лицом и таким бесстыдством, написанным на нем, умудряется вести за собой других и убеждает их высиживать яйца измены, которые подкладывает в их гнезда, словно кукушка?