– Прошу извинить, – сказал Лавочкин, вставая из-за стола. – Мне нехорошо.

Уже за дверью до него донеслась чуть насмешливая, но проникнутая симпатией мысль короля: «Молодо – зелено».

«Странно, – подумалось рядовому, – я еще ни разу не слышал мыслей Тилля Всезнайгеля».

Солдат тут же переключился и стал обмозговывать свое место в военном шоу-бизнесе. Коля был чертовски совестливым парнем, его придавило ощущение ответственности, взваленной на него колдуном.

Знал бы Лавочкин, что Иоганн, брат Тилля, уже запустил похожую «рекламную кампанию» в Дриттенкенихрайхе, он провалился бы от приступа сверхскромности. До сего момента рядовой действовал, не заботясь о том, что говорит о нем народ. Он уже пережил приступ популярности, когда стал самым известным рыцарем Вальденрайха, чемпионом турнира и мастером серенады. Но шумиха вокруг его имени прошла мимо Коли, ведь он просто не догадывался об ее масштабах.

Сейчас же он присутствовал при расчете пропагандистской акции.

– Вот и научи старшего товарища слову «пиар», – пробормотал парень.

Он заставил себя подумать о другом: «Интересно, как там Палваныч?»

К вечеру прапорщик и графиня пролетели приблизительно до середины Драконьей долины. Стало смеркаться, и Хельга аккуратно посадила ковер возле каменных руин, образовывавших подобие амфитеатра.

Оставив подругу снаружи, Дубовых отправился на разведку. Теперь он не расставался с автоматом. Палваныч пробрался между валунами и увидел арену и двенадцать драконов, лежавших на гранитных плитах. Ящеры о чем-то спорили, то и дело выражая несогласие ударами хвостов о камни.

– Что дальше, уважаемые коллеги-старейшины? – пророкотал дракон, находящийся в центре.

– Я по-прежнему склоняюсь к тому, чтобы позволить людям самим решать свои проблемы, – ответил крайний справа ящер, скорее всего, самый молодой.

Его чешуя изумрудно переливалась в сумерках.

– Мы ходим по кругу, – степенно проговорил крайний слева, более старый. – Двуногие слишком увлеклись пограничной магией и вмешательством в ткань миров.

Один из драконов, лежавших далеко от ниши Палваныча, хлестнул гранит исполинским хвостом:

– Армия агрессоров остановлена. Она мерзнет. Дальше нет хода. Предлагаю поддерживать ситуацию в том же состоянии.

– Нет-нет. – Крайний слева поднял голову и покачал ею. – Зима не вечна. К тому же неумение терпеть может подтолкнуть людей к более опасным шагам.

– А что нам скажет Гроссешланге? – спросил правый змей.

Все обратили взоры на дракона, покоящегося чуть поодаль, – старого ящера с поблекшей желтой чешуей. Он приоткрыл янтарные глаза, выдохнул облако дыма и вымолвил брюзгливо:

– Завтра будет теплее.

Бледные веки вновь опустились. Воцарилась тишина.

– Кхе… – тактично кашлянул самый зеленый дракон.

Гроссешланге безмолвствовал.

– Хорошо, – произнес центральный змей. – Значит, наступление армии големов продолжится. Я заглядываю в будущее и признаю: пока мы все делаем правильно.

Кто-то поддакивал, несколько ящеров недовольно шипели.

Прапорщику почудилось: говоря последние слова, дракон смотрел не куда-нибудь, а прямо на него. Палваныч решил, что услышал достаточно, и ретировался.

– Что там, Пауль? – спросила графиня Страхолюдлих.

– Драконий университет, – авторитетно заявил прапорщик. – Второй раз подслушиваю, и второй раз городят всякую ересь. Но есть и ценная информация, Хельгуша. Похоже, завтра будет бой.

– Тогда, если мы хотим успеть, нам нужно отправляться дальше, – с грустью сказала ведьма.

Она втайне надеялась, что они заскочат в пещеру Страхенцверга, к гномьей родне графини.

– Лететь ночью опасно! – возразил Дубовых.

– Не волнуйся, у меня есть пара заклинаний.

– Каких это?

– Ну, во-первых, чары сна… – Хельга дотронулась ладонью до лба Палваныча.

Прапорщик кулем рухнул на расстеленный ковер.

– А во-вторых, колдунья моего уровня обладает даром ночного зрения, – договорила Страхолюдлих, «оживляя» летное средство.

Благодаря самоотверженности графини к моменту, когда Коле Лавочкину стало интересно, как там товарищ прапорщик, ковер был над Дробенландом. Дубовых выспался и рвался в бой. Хельга смертельно устала, но держалась.

– Я хочу видеть твою победу, – сказала она возлюбленному, когда внизу показались позиции армии Черного королевства. – Сегодня день нашего триумфа!

– Сегодня день нашего триумфа! – провозгласил барон фон Лобенроген[16].

Он привстал на стременах и грозно потряс кулаком. Напоминающий запойного Дольфа Лундгрена, барон являл собой жалкое зрелище. Перед Лобенрогеном стояло объединенное войско. Рядом с оратором на танцующем от нетерпения коне сидел барон Ференанд фон Косолаппен[17]. Ференанд мучился с похмелья, морщился и мысленно просился на тот свет.

Угроза стать рабами Черного королевства сделала бывших врагов союзниками. Они встретились два дня назад по инициативе Косолаппена. Темноволосый остроносый мужичок Ференанд сам протянул руку рыхлому здоровяку соседу. «Я возвращаю тебе неправедно отвоеванное поле, – сказал Косолаппен. – Будь моим братом!»

Так оранжевые штандарты, на которых был изображен единорог, протыкающий брюхо медведя, встали рядом с косо раскроенными голубыми знаменами, где красовался медведь, ломающий хребет единорогу. Свершилось невозможное – рогоносцы породнились с медвежатниками.

Армия собралась не слишком впечатляющая: пара сотен человек, половина из них была вооружена сельскохозяйственным инструментарием. Воины с деревянными щитами и старыми мечами составляли вторую по численности группу. Отлично экипированные всадники были в меньшинстве.

Краткая речь Лобенрогена кончилась, практически не начавшись. Настал черед Косолаппена. Ференанд прислушался к гулу в голове. «Пожалуй, можно было отметить союз и более скромно», – подумал барон.

Он поднял длань, приветствуя армию.

– Возлюбленные мои подданные, равно как и вассалы моего лучшего и единственного друга! – хрипло прокричал Косолаппен. – Враг пришел отобрать наши земли, свободу и жизни! Есть два способа противостоять супостату. Первый – выйти на открытый поединок и либо погибнуть, либо победить. Второй – тихо сдаться, терпеть и потихоньку подсыпать в еду захватчиков крысиный яд. Первый путь – дорога сильных духом. Второй – хитрых умом. Наша мощь – в духе! Ура!

Войско откликнулось нестройным хором. По всей видимости, хитроумие в эти славные минуты ценилось выше.