Судя по тому, как вел себя этот нахал, он привык общаться со служанками. Вот пусть и общается, а о ней может забыть! И она забудет.

Но одно дело твердо решить, и совсем иное самое твердое решение воплотить в жизнь, особенно если дело касается сердечных мук. Еще никому не удавалось заставить себя кого-то разлюбить, от этой сладкой муки избавиться невозможно, нет ни лекарства, ни другого способа избавиться. А если еще и не очень хочется избавляться?

Айше сколько угодно могла убеждать себя, что забыла о существовании Аласкара, все равно в каждом, кого видела, искала его…

И сон почти пропал, она ложилась, отправляя даже служанок, лежала тихо-тихо, чтобы кормилица поверила, что она спит, а сама лежала в темноте с открытыми глазами и слово за словом вспоминала все сказанное Аласкаром и ею самой в саду Сакарьи.

Сказано было совсем немного, но теперь каждое слово казалось почти вещим.

Не в силах лежать, Айше Хюмашах тихонько поднялась и на цыпочках подошла к окну. Ночь была теплой, одной из последних теплых ночей осени, потому зарешеченное окно открыто. Девушка не замечала, что лежавшая также без сна кормилица осторожно приподняла голову. Она плохо видела, особенно в полумраке, но хорошо слышала, а, главное, не забыла собственные юные годы.

Латифа понимала состояние своей любимицы, искренне жалела Айше, потому что понимала и то, что любовь внучки султана не закончится счастливым браком. Любая другая девушка могла надеяться уговорить родителей выдать ее замуж за любимого, любая, но не дочь или внучка Повелителя. Разве что влюбится в Великого визиря, вон как Хатидже Султан когда-то. Но и та не знала женского счастья, полюбить самой еще не значит, что полюбят тебя. Ибрагим-паша быстро завел любовницу и счастье не состоялось даже в браке по любви, потому что любовь оказалась односторонней.

А Айше и влюбляться не в кого…

Но в кого-то же влюбилась?

Сама Айше отодвинула легкую занавеску и едва не закричала от ужаса. Не успела, потому что висевший на ветке прямо возле окна Аласкар приложил палец к губам:

– Тсс!..

– От…куда вы здесь?

– Госпожа, я решил, что был не слишком вежлив в прошлый раз, приехал, чтобы извиниться.

Уши у Латифы выросли в полтора раза, они встали на макушке, как у сторожевого пса. Так вот кто не давал покоя сердечку ее воспитанницы! Кто же это такой? Латифа была готова в любой миг вскочить и поднять тревогу, чтобы наглеца поймали и заковали в цепи, но то, что Айше разговаривала с этим человеком спокойно и он упоминал какую-то предыдущую встречу, заставило ее пока подождать в криками.

Айше уже чуть пришла в себя и усмехнулась:

– Просить извинения вот таким способом?

– У меня нет другого. Вы меня простите?

– Вас сейчас заметят и арестуют!

– Если вы будете кричать, то непременно. Но ради того, чтобы вы пришли навестить меня в тюрьму, я готов быть арестованным.

– Вас не посадят в тюрьму, вам отрубят голову!

– Госпожа, если вам доставит удовольствие смотреть на это, я готов пожертвовать собственной головой.

– Такую, как ваша не жаль, немногого стоит. Господин Аласкар, перестаньте болтать и слезайте, пока вас и впрямь не арестовали или не убили.

– Скажите, что вы меня простили…

– Простила, простила. Что вы вообще делаете в Биледжике вы же собирались ехать в Болу?

– Организовал нападение на ваш караван и приехал сюда.

– Но мы не поедем в Аксарай. – Сказала и прикусила язычок, может, не стоило выдавать этот секрет? Но бабушка не скрывает, что они всего лишь в Эскишехир и не дальше…

– Я знаю, потому и организовал там. Не совершать же настоящее нападение на вас. Хотя, можно бы, чтобы похитить мою госпожу…

– Вы сумасшедший, немедленно слезайте! – зашипела на Аласкара девушка, но сквозь нарочито сердитые нотки в ее голосе Латифа услышала то, что и ожидала услышать – влюбленность и восторг.

Но их болтовня становилась опасной, потому кормилица повернулась, слегка закряхтев, на своем месте. Айше перепугалась:

– Кормилица может проснуться! Слезайте!

Аласкар тихонько рассмеялся, было слышно, как он осторожно скользит вниз, почти прошептав на прощанье:

– Сладких снов… до завтра…

Айше долго не могла заснуть, ворочаясь с боку на бок, млея от восторга и ужаса. Не спала и Латифа, пытаясь понять, как же ей поступить. Выдавать свою любимицу она вовсе не собиралась, дать понять, что все слышала, значило оттолкнуть девушку от себя, но и просто молчать тоже нельзя. Где же виделись эти двое, что им было о чем вспоминать и обладателю красивого голоса нашлось за что извиняться? Как бы это узнать?

Кормилица так ничего и не придумала, но на следующий день нечаянно выдала свою любимицу султанше.

Айше ходила словно во сне, стараясь сдержать улыбку и витая мыслями в облаках. Это было так непохоже на обычно язвительную и живую девушку, что Роксолана забеспокоилась:

– Что это с ней, не выспалась?

– Влюбилась, – махнула рукой Латифа и тут же прикусила язык, но было поздно.

– В кого? Говори толком!

Когда госпожа задает вопросы таким тоном, лучше отвечать добром, потому что ответишь все равно, только последствия будут плачевны. Пришлось сознаваться.

– Аласкар… Я надеялась, что он вернется. Ну-ка, повтори еще раз, что слышала?

Султанша обещала не выдавать кормилицу и попросила сделать вид, что ничего не произошло. Это далось Латифе с трудом, если бы ни полусонное состояние самой Айше, скрыть свою осведомленность кормилица не сумела бы.

В тот вечер Айше и вовсе не могла заснуть, но не крутилась, лежала тихо, как мышка в норке, прислушиваясь.

Луна уже совершила часть своего еженощного пути, когда мужская фигура легко и бесшумно скользнула через забор в сад. Оставалось только удивляться способности Аласкара преодолевать любые преграды, ведь сад вокруг дома, где жила семья султана, прекрасно охранялся. Но даже собаки не подали голоса, словно шпион был лучшим другом сторожевых псов.

Аласкар уже взялся за ствол дерева, чтобы легко вскарабкаться по нему до ветки и по ней к заветному окну на втором этаже, как вдруг услышал тихий голос из окна первого этажа:

– Господин Аласкар, не спешите. Зайдите сначала в наши покои…

Голос султанши был спокоен и едва слышен, только такое чуткое, тренированное ухо могло уловить ее почти шепот. Ему бы удрать, но куст рядом с деревом (недаром Аласкару показалось, что сад словно стал гуще, чем вчера) вдруг превратился в двух рослых дильсизов, безмолвно взиравших на романтика-неудачника.

– Идите, идите, я хочу с вами поговорить. Вы обещали мне помощь в случае необходимости.