– Дети в окнах…

Виссарион ушел вместе с милиционерами проверять квартиры. Он видел женщин, которым велели отойти от окон и которые сидели в ванных комнатах, ибо никаких других непростреливаемых комнат в квартирах не было. Когда Виссарион вернулся на крышу и высунулся из слухового окна, снайпер сказал ему:

– По мне пристрелялись. – И будто в подтверждение его слов пуля чиркнула по крыше сантиметрах в двух от ботинка снайпера.

– Давай я полежу за тебя, – сказал Виссарион, – постреляю, отвлеку, а ты посмотри, откуда их снайпер работает, и сними его.

И не дожидаясь ответа, Виссарион пополз вместо снайпера на его огневую точку за бронежилетом. А снайпер откатился в сторону, спрятался в окно и прильнул глазом к прицелу.

Виссарион лежал, стрелял иногда, поднимал над бронежилетом оставленную снайпером бандану и считал пули, жужжавшие над ним так, как жужжат пули, только если пролетают совсем рядом. Виссарион не помнил, кто рассказал ему, что если пуля свистит, то, значит, летит далеко, а если жужжит, то, значит, совсем рядом. Опять, наверное, бесконечные кавказские разговоры о войне.

– Всё! – сказал снайпер. – Я его засек. Уходи.

Чтобы перекатиться к окну, Виссарион приподнялся. Подвинулся на пару дюймов в сторону. И сначала ему показалось, что муха ударилась ему в лоб. А потом он подумал, что это не муха, а пуля. Пуля попала ему в голову.

Тем временем весь мир облетела новость о том, что в североосетинском городе Беслане террористы захватили школу. Что в заложниках двести, не то триста детей. Матери захваченных в заложники детей стояли у милицейского оцепления и кричали, что не может быть в школе триста заложников, должно быть больше тысячи. Но их никто не слушал. Тогда они написали плакат, что заложников больше тысячи. Они боялись, что триста человек федеральные власти не пожалеют и прикажут штурмовать школу. Они думали, что ради тысячи человек власти, может быть, и пойдут на переговоры. Матери стояли с этими плакатами, но руководители центральных российских телеканалов не показывали эти плакаты в эфире на том основании, что нельзя же, дескать, давать в эфир непроверенную информацию.

Через некоторое время в Беслане был создан антитеррористический штаб. Один из руководителей штаба, фээсбэшный, кажется, генерал расхаживал по улице у штабных дверей и разговаривал по мобильному телефону. Телефон был с бриллиантами и за двадцать тысяч евро.

Потом террористы передали видеокассету со своими требованиями. Они требовали приезда президентов Чечни, Осетии и Ингушетии. Но в штабе журналистам сказали, что кассета была пустая, и руководство телеканалов немедленно передало эту информацию в эфир, хотя информация была куда менее достоверная, чем очевидный факт, что матери заложников стоят с плакатом «Их там больше тысячи».

Потом приехал бывший президент Ингушетии Руслан Аушев, хотя террористы и не звали его и не выражали готовности обменивать на него детей. Но он приехал и пошел в школу. И неизвестно, что он там говорил террористам, но двадцать восемь детей террористы с ним отпустили – в основном младенцев. И больше никакие заложники в процессе переговоров выторгованы не были. И не было больше никаких переговоров.

Тем временем в школе террористы расстреливали мужчин, опасаясь, что если среди заложников будут мужчины, то они смогут устроить бунт. Мужчин отводили в один из классов на втором этаже, ставили на колени и стреляли в затылок, а трупы выбрасывали в окно. И один из этих обреченных, видя, что палач его перезаряжает своего Калашникова, прыгнул в окно сам, не дожидаясь пули, на гору трупов. Повредил, падая, ногу, но смог убежать. И спецназовцы привезли его в больницу, чтобы оказать первую помощь и расспросить хорошенько о том, что происходит в школе. И он оказался в одной палате, на соседних койках с Висой Асеевым.

Виса был ранен. Пуля прошла по касательной над глазом. Снайпер и автоматчик вытащили его с крыши, перебинтовали и отправили на «Скорой» в больницу. Придя в себя, некоторое время полежав и послушав секретные рассказы бежавшего заложника, Виса встал и ушел домой. Он думал, что нельзя занимать место в больнице, в то время как место это может понадобиться детям. Он не верил, что штурма не будет. И в тот же вечер из больницы выписали всех ходячих больных. Никто не верил, что штурма не будет. Виса шел, покачиваясь, к дому, смотрел правым глазом на непривычно многолюдные, запруженные военными и журналистами бесланские улицы, и не знал точно, есть ли у него под повязкой левый глаз. Врачи говорили, есть.

Второе сентября Виса провел дома. Третьего утром пошел в больницу на перевязку и, едва вернувшись домой, услышал взрывы. Хотел было опять бежать к школе, но подумал, что будет только мешаться там под ногами одноглазый. Через четверть часа пришла его мать. Привела двух соседских мальчишек, спасшихся из школы. Дети были чумазы, окровавлены, перепуганы и раздеты до трусов. Но не ранены, кровь на их телах была чужая. Мать долго купала мальчиков, а потом за ними пришла соседка, искавшая своих детей у школы в суматохе штурма и эвакуации до тех пор, пока кто-то не сказал ей, что дети у Асеевых. Эта соседка сказала, что кареты «Скорой помощи», приехавшие со всей Осетии, едут по городу от школы до больницы слишком долго, потому что водители не знают города. Тогда Виссарион понял, чем может помочь, встал и вышел на улицу.

Почти сразу же он встретил на улице заплутавшую «Скорую» с кабардинскими номерами. Сел в кабину. Показал водителю дорогу в школу, а потом показал дорогу из школы в больницу. Их машина была полна раненых детей. Во вторую ходку в «Скорой» было опять полно раненых детей и один убитый. В третью ходку раненых детей в машине не было – только мертвые. Когда они с водителем «Скорой» подъехали к школе в четвертый раз, тот кабардинец сказал Висе:

– Иди, парень, я теперь и сам справлюсь.

– Ты запомнил дорогу? – переспросил Виссарион.

– Я ее никогда не забуду, клянусь!

Водитель плакал. Слезы висели у него на кончиках усов. И Виса пошел домой. Дело было к вечеру. У подъезда Виса встретил соседа, который стоял неподвижно и смотрел в небо.

– Ты нашел своего мальчика? – спросил Виса, зная, что у соседа в первой бесланской школе учится сын.

– Нашел, – отвечал сосед. – В морге нашел.

В Осетии принято, что если в доме умирает кто-то, то организацией похорон занимаются соседи. Поэтому на следующий день Виса поехал с этим соседом в морг забирать тело. Сосед вошел внутрь, Виса остался снаружи. А через три четверти часа сосед выскочил на улицу, и лицо его было красным, и глаза не фокусировались, а вращались каждый сам по себе. И он кричал:

– Что ты делаешь! Кто ты! Двадцать рублей! – он кричал. – Кто твои отец и мать! Что ты делаешь! Двадцать рублей!

– Что я делаю? – Виса тряс соседа за плечи. – Какие двадцать рублей?

Ему понадобилось некоторое время, чтобы добиться от соседа толку. Оказалось, что трупы детей в морге кладут в гробы и выдают вместе с гробами. Но за гроб нужно заплатить. И у соседа не хватило двадцати рублей в кармане заплатить за гроб. А пока гроб не оплачен, отцу отказывались отдавать тело сына ни с гробом, ни без гроба.