неразборчивый, повсюду пестрели исправления, комментарии со стрелками, приписки на полях.

Я попытался сосредоточиться, но без особого успеха. Анди пихнула меня локтем:

– Посмотрите, Неван! Помните, когда мы подлетали к берегам Америки, я цитировала вам эту фразу Сент-Экзюпери.

Люди занимают на Земле не так уж много места. Если бы два миллиарда ее жителей сошлись и стали сплошной толпой, как на митинге, все они без труда уместились бы на пространстве размером двадцать миль в длину и двадцать в ширину. Все человечество можно было бы свалить в кучу на самом маленьком островке в Тихом океане.

– А теперь прочитайте, что в оригинальной версии!

Я прочитал. Над этим отрывком Сент-Экзюпери немало потрудился.

Если бы Манхэттен был застроен зданиями в пятьдесят этажей и если бы люди, встав сплошной толпой, плотно заполнили все этажи этих высотных зданий, все человечество уместилось бы на Манхэттене.

– Это все же странно! – взорвалась Анди. – Зачем было полностью менять этот кусок? Зачем было заменять Манхэттен самым маленьким островком в Тихом океане?

У меня не было ни малейшего представления.

Над этим пусть ломает голову Анди, решил я – и занялся иллюстрациями. Они были куда более печальными, чем в окончательном варианте сказки. Маленький принц выглядел на них встревоженным или сердитым, на некоторых рисунках он лежал в пустыне среди песчаных дюн, похожих на волны, будто выброшенный ими на мель. Или, что было странно, держал своего лиса на поводке. И ни одного наброска розы, ни одного рисунка со змеей или со сценой смерти Маленького принца… Почему?

Я вернулся к рукописному тексту. Различия я находил быстрее, чем Анди, а может, искал не так внимательно. Я добрался уже до последней страницы, а она – едва до середины.

И вдруг я увидел это. Сличал текст в книжке с рукописью в витрине и глазам своим не верил. Окончательно растерявшись, окликнул Анди.

– Финал, – сказал я. – Финал другой.

– Что?

– В рукописи Сильвии Гамильтон конец очень сильно отличается от того, что мы знаем. Вот послушайте.

Я вне игры. Я так и не сказал взрослым, что я к ним не принадлежу. Я скрыл от них, что в глубине души мне все еще пять или шесть лет.

Я едва сдерживал лихорадочное возбуждение.

– Вот, Анди, и доказательство, подкрепляющее все ваши выкладки. Детство как самая глубокая тайна. Принесенное в жертву детство.

К величайшему моему удивлению и даже разочарованию, она не слушала.

Анди сосредоточенно читала страницу в витрине.

Раздосадованный, я подошел поближе и посмотрел, к чему она там прилипла. Не узнать рисунок было невозможно – встреча лиса с Маленьким принцем. Я прочитал через плечо Анди несколько строк, самых знаменитых строк из сказки, тех, в которых заключен весь ее смысл.

Вот мой секрет, он очень прост: зорко одно лишь сердце. Самого главного глазами не увидишь.

Твоя роза так дорога тебе потому, что ты отдавал ей всю душу[13].

Ты навсегда в ответе за всех, кого приручил.

Анди наклонилась еще ниже, почти уткнулась носом в стекло, изучая какие-то поправки, которые мне не удавалось разобрать. Я заметил, что у нее по щекам текут слезы, услышал, как она, всхлипывая, шепчет:

– Этого не может быть, не может быть, никто ничего не понял. Мы с самого начала ошибались, там все наоборот?

Я потянул ее за рукав куртки, я хотел, чтобы она объяснила мне, что все это значит, но она, в последний раз шмыгнув носом, сказала:

– Идем, скорее, Мари-Сван нас ждет.

И больше ничего не добавила. Не хотела делиться тем, что обнаружила в оригинальной рукописи. Пока не хотела.

Она была так взволнована, что я не посмел ее расспрашивать.

– Потом, Неван, – сказала она. – Попозже. Мари-Сван нас ждет.

Но Анди ошибалась.

* * *

– «Фокс Компани»? Это Мари-Сван.

Когда у Анди зазвонил телефон, мы с ней сидели на скамейке в Центральном парке и считали рыжих белок. Анди включила громкую связь, чтобы я мог участвовать в разговоре.

– Я хотела… предупредить вас, – сказала старуха, – что приходить… не надо.

– Что?

Связь прерывалась, как будто Мари-Сван передвигалась в каком-то замкнутом пространстве. Машина, самолет, корабль?

– Нам… больше незачем… встречаться, – повторила она. – Я вам… все сказала… вчера… на улицах… Манхэттена. И я… ошибалась!

Я в недоумении уставился на Анди. Не ослышался ли я? В ответ девушка бессильно пожала плечами, потом закричала:

– Мари-Сван, где вы сейчас? Вас очень плохо слышно! Встретимся в Центральном парке, как договаривались?

А вот старуха, похоже, слышала все прекрасно. Голос ее зазвучал более ровно, как будто она переместилась куда-то, где связь лучше.

– Нет… Нет, детка… Я повела вас по ложному следу. Тонио не убил ребенка в себе. Я беру свои слова обратно. Сент-Экс не убивал Маленького принца. Убийца – не он.

Мари-Сван говорила как свидетель, который отказывается от своих слов в полицейском участке. Мы с Анди просто остолбенели.

– Мари, вы шутите? Все же сходится!

Старуха тихонько рассмеялась.

– Конечно, все сходится. Но вы что же, считаете Тонио таким глупым? Он ведь учит нас не доверять тому, что на поверхности. В «Маленьком принце», как в любом детективном романе, полным-полно ложных следов… Тонио расставил для вас ловушку, и вы в нее попались!

Анди, выглядевшая совершенно растерянной, молчала. Я догадывался, что она сейчас перебирает в голове улики. Отрывки из «Маленького принца», письма Сент-Экса, все эти многочисленные отсылки к его детству…

– Поверьте мне, детка, – продолжала Мари-Сван, – Тонио не смог принести в жертву ребенка, который в нем жил. Это было невозможно! Там есть очень важное доказательство, которое вы упустили.

– Как это? Где это?

Возмущенная Анди вскочила со скамейки. Мари-Сван очень спокойно ответила ей вопросом на вопрос:

– О чем первым делом Маленький принц попросил Сент-Экса, когда встретился с ним в пустыне?

– Нарисовать барашка, само собой… Но…

– Это ни о чем вам не напоминает? – перебила ее Мари-Сван.

Анди, обозлившись, так пнула ногой гравий, что чуть не выбила глаз белке. Нет, ей это ни о чем не напоминало, и мне тоже.

– Ну как же, – Мари-Сван все не унималась, – человек, который должен принести в жертву ребенка, своего ребенка… и барашек!

До меня наконец дошло! Вот оно что! Я вскочил, ринулся к телефону и зачастил:

– Барашек – это жертвенное животное! Как у христиан, так и у иудеев, и у мусульман (я припоминал уроки катехизиса). Потому что Бог, или Аллах, велел праотцу Аврааму, или Ибрахиму, убить своего сына Исаака, но в последний момент заменил его бараном. В жертву вместо ребенка принесен барашек, ягненок,