В первое мгновение, разумеется, Алексей был поражен и не мог скрыть своего замешательства. Но, заметив торжествующие искорки в глазах собеседника, офицер опомнился и принял безразличный вид. Такой уж у него был характер: Алексей терпеть не мог, когда его пытались застать врасплох.

– Значит, вы Видок, да? – спросил молодой человек. – Признаться, я слышал о вас.

Такое сдержанное начало немало обидело секунданта, ведь Видок был не прочь произвести впечатление.

– Слышали? – воскликнул он громовым голосом. – Да обо мне слышал весь мир! Скажу вам, не хвастая, сударь: мое имя известно даже в таких местах, где я сам отродясь не бывал. Но даже там оно наводит трепет!

«А ты, оказывается, тщеславен, – подумал Алексей. – Но, с другой стороны, почему бы и нет?» Каверин молча натянул жилет и фрак, которые ему протягивал «месье Перрен».

– Вы читали мои мемуары? – внезапно спросил Видок, хитро прищурясь.

– Нет, – признался бретер.

– А я – да, – подала голос Полина. – И узнала вас по портрету на фронтисписе… еще когда мой спутник разговаривал с вами на набережной.

– Говорят, мои мемуары заткнут за пояс любой роман. – Видок напыжился и пригладил галстук на груди. – Но, заметьте, я ничего не выдумывал. Даже наоборот: когда я принес рукопись в издательство, ее пришлось сокращать. Мой издатель сказал мне, что там есть места, гм… совершенно излишние, которые читателям будут неинтересны. Вообще сколько я тогда натерпелся! Ни одна моя фраза не пришлась издателю по вкусу. Он вымарывал, зачеркивал, переделывал, так что я даже сам не узнавал порой текст, который вышел из-под моего пера. Кроме того, он почему-то был уверен, что воришки должны выражаться благозвучным академическим языком. Это же просто смешно!

Алексею казалось, что он грезит наяву. Уж не ослышался ли он? Неужели этот самовлюбленный павлин, жалующийся на придирки издателя, и есть тот самый Видок? По крайней мере, о своей книге пожилой господин говорил с горячностью начинающего литератора.

Полина с любопытством покосилась на Видока. Мадемуазель Серова отлично помнила толки в обществе, мол, автор не писал свои мемуары, а только надиктовал материал для литературных обработчиков и, как говорили, был не слишком доволен тем, что вышло в итоге.

– Вам бы следовало стать писателем, – заметила она. – Вы столько видели в своей жизни, что ни один из них с вами уже не сравнится.

– Конечно, писателем быть приятно, – согласился Видок, задумчиво крутя трость. – Плетешь себе небылицы, потом помрешь, а твои книги все равно останутся. Здорово, черт возьми! Только мне никогда особо не нравилось описывать жизнь. Жить куда интереснее! Хотя у меня много знакомых писателей. Господин де Бальзак вывел меня в своей повести[6]. Вы знаете господина де Бальзака?

– Да, – кивнула Полина.

– Нет, – ответил Алексей. – А что, он знаменитый писатель?

– Разумеется! Неужели вы думаете, что я позволил бы писать о себе кому попало?

Каверина немало позабавила подобная разборчивость, и молодой человек усмехнулся:

– Вам повезло – большинство людей проживает свою жизнь, ни разу не попав даже в газетную хронику.

– Однако вы язва, дорогой месье! Но все равно я рад, что мне довелось познакомиться с вами. И, конечно, с вами, мадемуазель. – Видок отвесил собеседнице элегантный поклон и повернулся к дуэлянту. – Я бы никогда себе не простил, если бы не увидел, как вы уложили этого мерзавца. Каков удар, а? – Старик повторил тростью все движения Алексея. – Где вы ему научились, если не секрет?

– У меня были хорошие учителя, – коротко ответил Каверин.

Видок понял, что молодой человек не расположен к откровениям, и не стал настаивать.

– В любом случае удар прекрасный, и я рад, что проходимец де Шевран отправился ужинать к ангелам, если не к чертям. – Он покосился на Полину, которая, судя по всему, сильно его занимала. – Полагаю, мадемуазель тоже не была против такого поворота событий.

И пожилой господин как-то очень ловко взял обоих особых агентов под руки и повел их прочь.

– Можно вопрос? – решился Алексей. Видок кивнул. – Кто он такой, этот граф? Мне показалось, вы его знали.

Видок осклабился. Из-под личины благообразного буржуа на мгновение выглянула физиономия бывшего каторжника, и Полина почувствовала себя неуютно.

– Знаете, – признался Видок, – когда вы давеча остановили меня на набережной, я, грешным делом, сначала решил, что это хитрость, дабы заманить меня в ловушку. Многие в Париже, знаете ли, мечтают свести со мной счеты, – пояснил старик, будто речь шла о самом обыкновенном деле. – Вы могли знать, что я однажды сталкивался с графом, но тогда он меня перехитрил. По правде говоря, меня чуть не убили, и с тех пор я все искал повода свести счеты с де Шевраном, но тот вел себя благоразумно. Вообще-то он замешан во множестве темных дел, но доказать его участие практически невозможно. Пройдоха-граф очень умен и осторожен… то есть был умен, пока не напоролся на вас. – Слово «был» господин Видок выразительно подчеркнул голосом.

– А почему вы все-таки согласились пойти со мной, если подозревали, что можете попасть в ловушку?

Видок усмехнулся.

– Видите ли, мой мальчик, самое главное в моем ремесле… нет, вообще в жизни человека – умение перебороть свой страх. Мужество, знаете ли, очень дорого приобретается, но оно того стоит. И про себя я могу сказать, что не боюсь никого и ничего. Я был в тюрьме, прошел через каторгу и еще видел гражданскую войну, а это, поверьте мне, страшнее любых тюрем на свете. Что касается вас, то тут все просто. Вы могли сказать мне правду, а могли и солгать. Если бы вы мне солгали, я бы попал в неприятную ситуацию, но ведь я знал о ее возможности, и у вас все равно не вышло бы застать меня врасплох. Ну а если вы сказали правду, то было бы глупо пропустить забаву, в которой участвовал сам господин граф. По крайней мере, я не разочарован.

Они были уже возле фиакров. Одна из лошадей – светлая, в яблоках – дремала, свесив голову. Проходя мимо, Полина не удержалась и погладила ее по шее. Ей почему-то всегда нравились кони именно в яблоках.

– Если хотите, – предложил Видок, – могу вас подвезти.

– Нет нужды, – отказалась Полина, – мой фиакр тоже здесь. Благодарю вас, сударь.

– Не за что, мадемуазель, – вежливо отвечал бывший каторжник. – И запомните: если вам понадобится помощь, старина Видок всегда к вашим услугам. Я не забываю своих друзей, а тот, кто уложил Максима де Шеврана, мне точно друг.

– Я запомню, – отозвался Алексей. – Всего доброго, месье Перрен.

Видок кивнул на прощание и забрался в фиакр. Алексей и Полина сели в тот, в котором агентесса нумер два добралась до Булонского леса.