– А теперь, – вздохнула барышня Серова, – нам все-таки придется рассказать обо всем в посольстве.

И фиакр покатил обратно в Париж под цокот лошадиных копыт и мерное посвистывание кнута.

Глубокой ночью в особняке российского посольства бодрствовали четверо.

Первым из них был Алексей Каверин. Во все продолжение беседы перед его мысленным взором рисовались Кавказские горы, куда власти в то время, совмещая приятное с полезным, посылали воевать особо строптивых офицеров. «Не сорвали бы погоны… Э, да что погоны! Ведь и в Сибирь отправить могут, не то что на Кавказ…»

Второй бодрствующей была, само собой, мадемуазель Серова. Перед ее мысленным взором красовался магазин Анри, в котором продавали расписные веера из шелка и слоновой кости, отделанной золотом. И чем более неприятный оборот принимала беседа, тем глубже Полина погружалась в атмосферу дамских безделушек, не забывая при этом мило улыбаться – что, к слову, особенно выводило из себя двух собеседников бретера и барышни.

Третьим полуночником был барон М., посол, ссутулившийся и вроде как даже постаревший. А последним, ясное дело, – Серж Новосильцев, чьи губы были сжаты так плотно, что образовывали одну прямую линию.

Причина недовольства Сержа станет понятна, если мы сообщим, что чудодейственному жемчужному жилету, равному которому не было даже у английского посланника, пришел конец. Ведь коварный Максим де Шевран успел полоснуть Алексея по ребрам, и немного крови угодило на одежду. Самая малость, всего лишь капелька, но всякому известно, как ее трудно отстирать. Стало быть, на роскошном жилете можно было поставить крест, ибо испачканная одежда для homme comme il faut[7]– дело немыслимое, шокирующее и, можно даже сказать, позорное.

Впрочем, дело было не столько в жилете, сколько в том, что ни Матвей, ни кучер в посольство до сих пор не возвратились и, если говорить начистоту, не было никакой надежды на то, что они возвратятся.

– Но вам же ясно было приказано: не упускать Матвея из виду! – кричал Серж.

В присутствии барона он допросил офицера и агента нумер два с пристрастием. Шкатулка из фиалкового дерева, неведомо откуда взявшаяся, повергла Новосильцева в недоумение, а известие о дуэли – в ярость.

– Вы хоть представляете себе, кто такой Максим де Шевран? Да завтра весь Париж будет судачить о том, что он дрался с вами!

Хорошо еще, Алексей не проговорился, что его секундантом был не кто иной, как сам Видок, не то Серж бы точно начал рвать волосы у себя на голове.

– Немыслимо, немыслимо, просто немыслимо! – повторял Новосильцев, когда Каверин рассказал о том, в каком состоянии агенты застали Эпине-Брокара по возвращении в дом.

Когда допрос был наконец окончен, Новосильцев, яростно жестикулируя, обратился к барону, который все время находился тут же, но не произнес практически ни слова. Французские слова сыпались из уст Сержа с такой скоростью, что Алексей и Полина даже не пытались поспеть за ними. Полина уловила только многократно повторяющееся imbeciles, position dangereuse, hors de contrфle и scandale diplomatique[8].

Барон устало кивал. Под глазами у него пролегли круги от бессонницы.

– Итак, подведем итоги, – ядовито обратился Серж к притихшим агентам. – Вы должны были охранять Матвея, и его нет. Вам поручили доставить шкатулку с протоколами, и вы не справились с заданием. Более того, один из вас ввязался в совершенно немыслимую историю, убил ни в чем не повинного человека. И… и еще Эпине-Брокар.

– Да, Эпине-Брокар, – промолвил барон.

– Мы не убивали его, – раздраженно отозвался молодой офицер, – если вы это имеете в виду.

Новосильцев иронически воздел к потолку руки:

– Имеем в виду! Господи, Алексей Константинович, сейчас не время перебрасываться словами. Где гарантии, что вас никто не видел, когда вы заходили к нему второй раз? Полиция, знаете ли, любит иной раз сопоставлять факты, а сопоставив их, она может прийти к выводу, что Эпине-Брокара убили вы.

– Приглашение, – напомнил барон.

– Да, – подтвердил Серж. – Оно поддельное, вот в чем беда. Само собой, на бал масок вас никто не приглашал. Так что если начнут проверять приглашения…

Барон незаметно зевнул, прикрыв рот рукой.

– У полиции могут зародиться очень серьезные подозрения, – закончил Новосильцев почти трагически. – Теперь видите, в какую историю вы нас втянули?

Алексей молчал, стиснув челюсти. Он всего лишь выполнял приказы, которые с ним не обсуждали. В чужой комбинации, плохо задуманной и плохо разыгранной, ему пришлось играть предписанную роль, и теперь, когда все провалилось, оказалось, что он же и виноват во всем.

«Какие они бессердечные, – думала меж тем Полина. – И ни во что нас не ставят. Пожалуй, я куплю не два веера, а три! И еще надо будет заглянуть в тот парфюмерный магазин…»

И барышня погрузилась в царство грез. Только не подумайте, что мадемуазель Серова была и впрямь так глупа, как расписывал Серж Новосильцев. Просто она придерживалась правила – никому не давать портить себе жизнь, пусть даже из государственных соображений, а, наоборот, доставлять себе как можно большее число поводов для радости.

Серж прошелся по комнате, раздраженно поправляя манжеты. Он все еще переживал из-за погибшего жилета.

– Что же нам теперь делать? – спросил Каверин.

– Вам? – Сотрудник посольства круто повернулся на каблуках. – Все, что вы могли, вы уже сделали. Неужели вам мало?

Барон шевельнулся. А затем устало молвил, видя, что офицер вот-вот взорвется:

– Довольно, Серж. Взаимные пререкания ни к чему не приведут. Ясно, что положение более чем щекотливое, и… не будем ссориться.

Новосильцев пожал плечами и повалился в кресло. Полина увидела выражение лица Алексея – и тотчас же решила, что купит на казенный счет не три веера, а четыре. Или сразу пять. Это была единственная месть, которую она могла себе позволить, но зато какая сладкая!

– Что Максим де Шевран делал на маскараде? – спросил вдруг барон М., потирая переносицу.

– Вы о чем? – удивился Серж.

– Вы слышали о той его истории с Видоком? Какое-то темное дело – любовные письма… вымогательство…

– Граф утверждал, что его подставили, и сделал это сам Видок.

– Любопытно, – бесстрастно уронил барон. – И все же де Шевран – не тот человек, который пошел бы к Эпине-Брокару просто поразвлечься. В сущности, они одного поля ягоды.