– Где вы работаете?

Сара продиктовала по буквам название компании и рассказала, чем компания занимается. Жилье на нефте- и газовых платформах. Проекты стоимостью от пятидесяти миллионов до миллиарда.

– Вот как, – протянула без всякого интереса Мария. – И вы занимаетесь такими проектами?

– Не я одна. В проекте участвуют до 600 человек. Я занимаюсь бухгалтерией и отчетностью.

– Бухгалтерией и отчетностью, – повторила Мария. Пальцы у нее были желтые от никотина.

– У вас прекрасное образование. Почему вы не можете работать?

Она спустила очки на нос и критично посмотрела на Сару.

– Я плохо себя чувствую.

Сара прикусила щеку с внутренней стороны. Плохо – это слабо сказано.

– Все могут работать. По крайней мере, на четверть ставки, вам так не кажется.

Нет, хотелось ей закричать. Не кажется. Не злись, отвечай спокойно и по существу. Сара откашлялась и заговорила:

– Сейчас мне нелегко, и мне нужна помощь. Я не могу сидеть в офисе и рыдать. Это непрофессионально.

Она вспомнила собрание, на котором ей пришлось притвориться, что что-то попало ей в глаз и выйти в туалет. Выплакавшись и наложив новый макияж, она вернулась в зал.

– Это естественно плакать. В вашей семье это запрещалось?

– Нет, но…

– Можно принимать таблетки и работать. Многие так делают.

Женщина продолжала вонзать нож в самое больное место.

– Я вижу, что у вас маленькие дети. Им нужна мама. Вы не можете позволить себе болеть сейчас.

Она улыбнулась и опустила ручку на стол.

Сара не могла сдержать слез. Как она может такое говорить. Сара хочет работать, она просто не в состоянии делать это в данный момент. Ей не стоило приходить одной, надо было взять кого-то с собой, кто мог бы ее защитить. Одна она была беспомощна, а эта тетка с уродливыми волосами продолжала издеваться.

– Скорейшего выздоровления.

Она буквально вытолкнула ее из комнаты. Дверь с кодом захлопнулась. Сара застегнула куртку, надела шарф, но ее бил озноб. Она чувствовала себя полным ничтожеством. Сара села в автобус 312 и только на полпути вспомнила, что машина осталась на парковке в Кунгэльв.

Роланд Линдстрём предусмотрительно положил находку в пластиковый пакет, в котором, судя по всему, держал бутерброды, потому что от него пахло колбасой и он был весь в крошках. Он приехал на Марстранд на рабочей моторке и даже не стал выключать мотор, так он спешил им все сообщить.

– Тут имена и дата, – сказал он, протягивая пакетик с золотым кольцом Карин.

– Где вы его нашли? – спросил Фольке.

– Не я, один из рабочих. Спрошу у его.

Он уставился на Карин.

– У него! – поправил Фольке. – Не его, а него! Так надо говорить.

– Вы что из полиции грамотности? – пошутил Роланд, но Фольке не уловил шутки. Карин же спрятала улыбку.

– Это мой номер, – она протянула Роланду свою визитку и убрала пакет в карман.

– Я могу дать свой тоже, – Фолке вырвал лист из ежедневника и записал цифры. Карин удивленно посмотрела на коллегу. Это было не в его стиле.

Роланд посмотрел на лист. Нынешняя неделя.

– Справишься без нее? Надо ведь говорить нее, а не ее, не так ли?

– Да, а вот жители Марстранда не справятся без причала, который долбит твоя лодка с включенным мотором, – с неприязнью ответил Фольке.

– Большое спасибо, Роланд, – перебила их Карин и дернула Фольке за рукав, чтобы он не успел еще наговорить глупостей.

– Погнали, Фольке?

Роланд смотрел им вслед. Потом сел в лодку, и отчалил. На скорости, явно превышающей разрешенные в гавани пять узлов, он рванул к северному выходу.

– Когда ты говоришь «погнали», что ты имеешь в виду? – уточнил Фольке.

Пожилая пара с любопытством посмотрела на них. Мужчина кивнул, и поднес руку к козырьку матросской фуражки. За парой плёлся пожилой лабрадор.

Карин улыбнулась и кивнул в ответ, потом шепотом сказала Фольке: – Ты серьезно? Что у тебя в голове, Фольке?

От негодования у нее вспыхнули щеки.

Фольке тоже возмутился.

– Я не понимаю, о чем ты.

– Мы тут ведем расследование, – строго напомнила Карин.

– Вот именно. И я считаю, что очень важно правильно выражать свои мысли.

– Я согласна, но нельзя забывать о том, что как полицейские мы должны проявлять вежливость в общении. Нельзя все время придираться к тому, как они говорят. Это невежливо и может их разозлить и лишить желания помогать нам.

– Кто-то же должен делать им замечание. Иначе все будут говорить как хотят. Например, охрененно. Хрен – это ведь что-то плохое, поэтому нельзя называть что-то хорошее словом «хрен». Вот «хреново» – это совсем другое дело. Ты слышала, как сегодня разговаривают школьники? Вот в мои времена…

Карин решила, что пора его перебить, прежде чем он заведет песню о том, как в детстве ходил в школу четыре мили по свежевыпавшему снегу, потому что некому было расчистить дорожку.

– Понимаю, но язык – это живая материя. Он все время развивается. Иначе мы бы сейчас все говорили на древнешведском. Или тебя бы это больше устроило?

– Я слушаю одну передачу на радио П1. Называется «Язык». Профессор, который в ней участвует, говорит, что…

Карин велела себе успокоиться. Сделать глубокий вдох, сосчитать до десяти. Хоть бы Роббан скорее выздоровел.

Роберт Шолин, которого все звали Роббан, был коллегой Карин. Это он переманил ее в следственный отдел из уголовной полиции. На предыдущей должности в обязанности Карин входило выяснить, что произошло на месте преступления. И если преступник был неизвестен, дело передавалось следователям. Карин часто сотрудничала с Роббаном и его коллегами, и под конец им удалось переманить ее к себе. Это было год назад. Все шло хорошо, пока Роббан не заболел, и ей в напарники не достался Фольке. Но что поделаешь. Придется искать выход из сложившейся ситуации.

– Что скажешь, Фольке? Вернемся к парому и по дороге поищем место для обеда? За обедом можно решить, что делать дальше.

Фольке что-то пробормотал в ответ и прибавил шагу. Карин сочла это согласием. Знаменитое кафе Берга уже выставило стулья и столы на набережную в месте, где не было ветра. Залитые солнцем, они так и манили. Фольке присел на уже подсохший после дождя стул. Карин села напротив. Она зажмурилась и подставила лицо солнечным лучам. Но тут же вскочила, потому что ее стул оказался мокрым.

– Дерьмо, – выругалась она и тут же пожалела. Но Фольке ничего не сказал. К тому же они обнаружили, что кафе не в сезон открыто только по выходным. Им пришлось перейти в кафе Матильда по-соседству. Официант вытер мокрые стулья и принес им покрывала.