вельмож сгибают спины и становятся так, чтобы по ним он взошёл на коня, как по лестнице...

— Целых два у тебя Мануила, — усмехнулся Ренольд. — Никак не меньше. А я третьего знавал. Верно, разных мы с тобой встречали, а, Рамдала?

— То верно! Твоя светлость про того, что сейчас правит в Бизантиуме, изволит речь вести, а я его деда вспомнил...

— Сколько же тебе лет, сердешный? — с деланным сочувствием осведомился рыцарь. — Может, сто?

— Да ещё с излишком, — поддакнул Жослен, из чьей молодой памяти ещё не стёрлись недавние уроки истории. — Прежний Комнин именем Мануил, что правил ромеями, преставился аккурат посередине прошлого века[16].

Франки дружно засмеялись, а рассказчик, оскорблённый в лучших чувствах, звеня цепью, отполз от них подальше и демонстративно отвернулся к стене. Однако долго усидеть на одном месте не мог — одно дело, когда тебя пытается вышучивать мальчишка, на которого можно и внимания не обращать, а другое — зрелый муж, бывалый воин.

— Я, твоя милость, видел столько правителей, — заявил врачеватель и звездочёт, — что и не всех помню, тем более Мануила! Того я и помнить не желаю! Я, если уж угодно тебе знать, вообще выбросил его из головы, ибо облик его сделался мне не люб и не мил, а противен сверх всякой меры!

Ренольд по известным причинам также не жаловал базилевса ромеев. В бытность свою правителем Антиохии князь вместе с ныне покойным правителем Киликии Торосом Рубеняном совершил набег на остров Кипр, решив на месте попробовать самого лучшего вина и убедиться, что купцы не разбавляют его водой или, упаси Господи, не портят маслом. Ещё многие десятилетия пугали матери младенцев именем Ренольда Шатийонского. Между тем остров входил в состав ромейской державы. У императора Мануила как-то все руки не доходили покарать находников — война, поражение от норманнов в Калабрии, придворные интриги, словом, недосуг. Правда, когда базилевс наконец освободился, он показал удальцам, что почём: уж тогда и Торос, и Ренольд вволю наглотались пыли, лёжа в облачении кающихся грешников перед троном разгневанного сюзерена и выпрашивая у него прощение.

Каким бы безбожным вралём ни был лекарь, всё же слова его относительно скорого падения власти Комнинов приятно согревали душу. Понимал князь без княжества, рыцарь без коня, что в известной мере обязан своим нынешним положением политике Мануила да бывшего родственничка, ныне уже покойного правителя Иерусалима, идеального короля Бальдуэна.

— Ладно, Рамдала, — примирительным тоном начал Ренольд. — Иди к нам поближе. Мы вовсе не хотели обидеть тебя недоверием. Дьявол с ним, с Мануилом. Даст Господь, твои предсказания исполнятся. Скажи-ка мне теперь лучше, каков собой Саладин?

Немедленно забыв о своей обиде, Абдаллах придвинулся поближе к франкам и заговорил:

— Вот уж чего никогда не скажу, так это неправды! Если не знаю чего, так и признаюсь, что не знаю, а не выдумываю, как иные, чего ни попадя. Одно ведаю, сей муж сердит и запнет своего господина, и не только самого его, а и весь род его. Клятвы дому его с себя сложит и примется пожирать область за областью, княжество за княжеством, царство за царством. Я за то и попал сюда, что по простоте души своей и благорасположению моему к людям, которым служу, открыл им правду. Сказал я им, что за саратаном Махмудом идёт асад Юсуф. Поелику прилив не остановить, и как ночь сменяет день, а день ночь, как один месяц сменяет другой и год идёт за годом, так одно дерево растёт и наливается соком, а другое иссыхает; как ребёнок становится на ноги, вырастает и, сделавшись мужем, дав плоды, старится и умирает, так и один народ, пережив славу сильного, в свой черёд уступает место другому. А кто правит им, один царь или другой, то от Всевышнего, он, как капитан на судне, ставит кормчим того, кто потребен к случаю. Неспособному или неопытному не доверит он руль в бурю, если только не намерился погубить корабль... — Врачеватель и звездочёт неожиданно прервал свою речь на самой высокой ноте и добавил уже совсем иным тоном: — Так-то вот я и сказал им...[17]

— Так и сказал? — переспросил Ренольд. — И что же они?

— Эмиру Гюмюштекину донесли мои слова, — со вздохом произнёс Абдаллах. — Он усмотрел в этом призыв сдать город визирю Египта и бросил меня в темницу. Хотел казнить, но юный наследник Малик ас-Салих попросил его пощадить меня. Я же утешил обоих, сказав, что курдскому выскочке никогда не войти в этот город.

— Ты, наверное, соврал им? — спросил князь. — Ты же говорил, он будет пожирать царство за царством?

— Я никогда не говорю неправды! Даже самый прожорливый человек не может проглотить всю землю. Он или, в какой-то момент насытившись, умерит свой аппетит, или, поперхнувшись костью, отрыгнёт съеденное.

— Значит, ты утверждаешь, что Саладин не возьмёт этот город? — решил уточнить Жослен.

— Никогда! — воскликнул Абдаллах и добавил как бы между прочим: — При жизни великого эмира Гюмюштекина и благословенного Малика ас-Салиха Исмаила. Впрочем, я не собираюсь сидеть и дожидаться их смерти, потому что так вернее всего дождусь своей.

Оба франка посмотрели на своего товарища по несчастью с подозрением: он, надо думать, чего-то недосказывал, ибо что ещё могли означать последние его слова, как ни намёк на попытку покинуть узилище помимо воли тех, кто поместил его сюда?

Поскольку Абдаллах молчал, Ренольд спросил:

— Ты что, хочешь сбежать?

— Сбежать? — переспросил врачеватель и звездочёт. — Помилуй меня Аллах! Я собираюсь уйти отсюда. А поскольку я уже выбрал себе господина, то хотел бы покинуть сию гостеприимную обитель вместе с ним.

— А я?! — воскликнул юный оруженосец, забыв о том, что ещё совсем недавно и не сомневался относительно полного отсутствия перспектив побега. — Как же я?

— Ты, похоже, также нашёл себе господина, — покачал головой Абдаллах. — Придётся взять и тебя, хотя и не следовало бы из-за твоего непочтения к старшим.

Ренольд тоже встрепенулся. О, надежда! Даже казнимого на плахе она покидает не прежде, чем топор палача обрушится на его шею.

— Но как ты собираешься проделать это?! — не вытерпел рыцарь. — Мы не можем уйти дальше, чем позволят эти проклятые цепи!

Видя, какое впечатление произвели его слова, Абдаллах преисполнился гордостью — как же, такой знатный человек готов слушать