Но последняя ночь выбивалась из общего ряда.

Он сказал: «Расслабься. Перестань играть. Будь собой». Внезапно она подчинилась магии этих слов, опыту его рук, умению губ… Это был взрыв, всплеск чувств и эмоций неожиданных, не изведанных прежде. Безумный танец страсти и гармония тел… Никогда раньше ей не было так хорошо с мужчиной.

Это напугало ее. Мимолетная интрижка, лекарство от скуки, возможность лишний раз попрактиковаться, удовлетворение любопытства – вот, чего ожидала она от той ночи. Ничто большее не входило в ее планы. Но даже при воспоминании ее тело начинало гореть…

«К черту… – Марина стиснула зубы. – Все в прошлом. Больше мы не увидимся. Никогда.»

На платформе «НАТИ» в вагон ввалились два подвыпивших юнца в замызганных куртках. У одного из сумки торчала поллитровка. Завидев одинокую девушку, они переглянулись и, осклабившись, направились прямо к ней. Один, бритоголовый, косящий под «крутого», обнажив в улыбке желтые щербатые зубы, уселся напротив. Другой, в надвинутой на нос кепке, плюхнулся рядом, дохнув перегаром, как Змей Горыныч. Марине не понравилось выражение их глаз. Она слишком хорошо знала этот недобрый блеск – смесь похоти и злобы.

– Малютка, тебе не скучно?

Марина, нахмурившись, промолчала.

«Кепочка» положил красную, с грязными ногтями, руку ей на колено.

– Убери лапы, – твердо сказала девушка.

– Глянь, какая цаца, твою мать… Будет целку корчить. Пойдем в тамбур, побалуемся.

Марина пристально оглядела того и другого.

– Ладно, пошли.

Парни, довольно переглянувшись, заржали.

– Так бы и сразу, – сказал бритый. – Чего ломаться-то? Всегда нужно по-хорошему. Тебя как звать?

– Катя. А вас?

– Меня Толик, – с пафосом произнес «кепка», а он – Вадик.

– Мои любимые имена.

– Слушай, – причмокивая слюнявым ртом, поинтересовался Толик, – а ты минет умеешь делать?

– Только этим всю жизнь и занимаюсь, – заверила Марина, остановившись в тамбуре. – Правда, для этого тебе придется расстегнуть штаны.

Путаясь в застежке, обрадованный попутчик принялся стаскивать грязные джинсы.

– Хлебнешь? – указывая на бутылку, спросил Вадик.

– После. О, неплохой у тебя дружок. – Улыбка девушки сквозь стиснутые зубы и ненавидящий взгляд не предвещали ничего хорошего. Но парни этого не замечали. – Ты, наверно, им гордишься?

– А то! – довольно хмыкнул тот.

– Тогда тебе тяжело будет с ним расставаться.

В мгновение ока в свободной руке Марины блеснуло лезвие ножа.

– Ты что, больная?! – завопил «кепка».

– Не дергайся, – глаза ее были столь же безжалостны и холодны, как серая сталь. – Ну, как, все отрезать, или одно яйцо на память оставить?

– Чокнутая… – второй испуганно попятился к выходу.

– Стоять, твою мать, или я твоего дружка кастрирую.

– Вадик, стой! – заблажил Толик. – Слушай, ну ты чего? Пусти!

– А я ненормальная, – поигрывая ножом, невозмутимо сообщила Марина. – У меня и справка есть, из психушки. Мне ничего не будет. Полечат – и выпустят. В казне денег нет, чтобы долго держать, знаете?

В поросячьих глазках парня застыл ужас.

– Так-то я смирная, – пояснила Марина, – только насильников не люблю.

– Да мы вовсе не насильники, ты нас не так поняла! – заверещал Толик. – Мы думали поразвлечься, хотели по-хорошему…

– Вот и повеселитесь, – пообещала Марина. – Ты, придурок, открывай дверь. Теперь прыгай.

– Да ты что! Я разобьюсь!

– Ни хрена тебе не будет. Скорость маленькая, скоро станция. У тебя нездоровый цвет лица – надо больше бывать на свежем воздухе. Ну, прыгнешь, или… – Марина сжала руку.

– Да, – прохрипел парень.

– Вперед.

Темная фигура, оторвавшись от подножки, с диким воплем, приземлилась на насыпь. Марина проследила взглядом, как Толик поднялся и неловко заковылял в сторону станции.

За спиной у нее хлопнула дверь. Дружок «сделал ноги».

– Скотина.

Марина убрала лезвие и спрятала нож в карман. Затем вернулась в вагон, на прежнее место.

– Дочка, – участливо обратилась к ней старушка, – ничего тебе хулиганы не сделали? Может, машинисту сообщить? Милицию позвать?

– Все в порядке, – сказала Марина. – Не волнуйтесь. Я сама могу о себе позаботиться. Они ушли.

Вспомнив взгляд Ника, Лена зябко поежилась. Что-то ее обеспокоило, но она никак не могла понять, что именно. Может, Юлька права – Лена перестраховщица? И вдруг, как озарение – Франсуа Рено.

Его взгляд. Он смотрел так же, когда… вводил дозу.

Ей стало страшно.

«Нет, не может быть! Какие глупости!» Она замотала головой, стараясь отогнать назойливое видение.

«Сегодня – ночь звездопада.»

Лена накинула пальто и вышла на балкон.

«– Можно загадывать желания…

– Самое заветное…

– Светила должны быть к нам благосклонны…»

«Душный майский вечер. Запах жасмина. Огонь желания и трепетная нежность в темных глазах мужчины. Жар его рук. Голос, срывающийся на страстный полушепот…

…В любви и в слове – правда мой закон,

И я пишу, что милая прекрасна,

Как все, кто смертной матерью рожден,

А не как солнце или месяц ясный.

Я не хочу хвалить любовь мою, – Я никому ее не продаю![3]

Горбатая тень от настольной лампы. Гитара в углу. Книги на полу. Смятая постель…

– Почему ты не сказала, что я первый?

– Я… я боялась. Девчонки в институте говорят, что мужчины не любят девственниц… Ты еще хочешь со мной встречаться?

– Глупенькая. Я рад, я безумно счастлив! Выходи за меня замуж.

– Что?

– Не торопись. Подумай. Я подожду.

– Я согласна, согласна!»

Одна из звезд вдруг сорвалась с места и начала медленное скольжение по черному полю Вселенной.

– Я хочу, – неожиданно для себя самой призналась Лена, – все вернуть. Вернуть его.

– Как ты мог так меня унизить! – кричала Ада.

– Перестань, – железным тоном отрезал Ник. – Я хотел быть вежливым с твоими подругами, только и всего. Но даже если бы я стремился к чему-то еще – это тебя не касается. Кто ты такая, чтобы указывать мне, с кем и как себя вести? Прекрати визжать сию минуту. Или мы проводим незабываемый вечер, или я уезжаю.