Шрифт:
Интервал:
Закладка:
За такую речь стоит признаться.
– Тридцать шесть.
– Откуда взялись сотни?
Кажется, названное число её нисколько не удивляет.
– Столько лет стенам Монастыря. Я есть Монастырь. На этом месте, ещё до войны, – объясняю, – взаправду находилась богомольня. Но…другая. Совсем другая. Мой близкий приятель рассказывал мне о том, а ему рассказывал его отец, тому отцу ещё отец и так до бесконечности. Об истинной вере, о религии довоенных лет, о людях довоенных лет…
– И так ты решил посмеяться над безграмотным людом? – подводит Луна. – Совершенно омерзительно!
– А что не омерзительно?
Она молчит. Ловит строгий взгляд и парирует строгим взглядом. Абсолютное несогласие и титаническая воля. И слабость. Я склоняюсь к ней и, ударив подлокотники, удерживаю дыхание свободолюбивой птахи. На вдохе – на вздымающейся груди – она замирает. Выжидает. Ждёт. Я же выпытываю из пульсирующего тела характеры. Пытаюсь понять её. Но, ударяясь о стену безразличия, отступаю.
– Что это было? – спрашивает девочка.
– Лимон хочешь увидеть? – спрашиваю я.
– …кого?
– Не кого, а чего. Лимон, Луна. Это не имя. – Упомянутая с недоверием морщится. – Ты рассказывала, дома у тебя был лимон. Дохлый. Живой-то увидеть хочешь?
– Хочу, конечно.
– За мной.
Не выхожу из кабинета, а шагаю вдоль стены, декорированной плотным театральным занавесом. Откидываю его и представляю сокрытую дверь.
– Тайная комната? – вопрошает Луна. – Очаровательно.
И вот она сидит на краю кровати и разглядывает цветочный горшок на подоконнике подле: нежно-зелёные листья обнимают пестрящий золотом лимон в количестве трёх штук. У окна – а свет приятно разливается по обработанному дереву – стоят и другие растения. Колючие розы оставляют пару отметин на любопытных руках, крохотные перцы задумчивыми парами восседают на тонких дугообразных ветках, в углу комнаты меж каменными плитами дремлет любимец.
– Что это? – Луна кивает на него.
– Инжир, – отвечаю я и припадаю на кровать близ девочки. – Пробовать будем?
– Чего пробовать? – пугается она.
– Не чего, а что, – поправляю я – в который раз. Не без лукавого смешка.
И срываю самый тёмный из плодов, а, выудив из кармана крохотный нож, разрезаю мякоть и протягиваю угощение Луне. От сладости сводит зубы. Она кривляется и причитает, что тоже бы обманом взяла тысячу иных богов, дабы богом назваться самой и вкушать это каждодневно. Я смеюсь и срываю второй инжир. Как удачно она приехала: плоды только поспели.
Луна признаётся, что ей нравится моя комната. Спальня небольшая, но уютная. Кровать стоит почти у окна, напротив неё – комод и две картины. Много растений (это в её понимании много?), есть кресло. Одежда хранится в чулане за соседней дверью, ванная располагается там же.
– Только девочкам не говори, – прошу я, а на проницательно-непонимающий взгляд привношу следующее: – О существовании этих комнат никто не знает. Лишь Ману, разумеется. А девочки…да что у них на уме? наверняка считают, что всевидящий отец никогда не смыкает глаз.
– Я никому не скажу, – обещает Луна. И вдруг: – Но я хочу знать, как тебя зовут.
Теряюсь. Однако терпеливо:
– Зачем?
– Чтобы обращаться по имени.
– Обращаться ко мне ты должна с уважением и по должности. Выбор огромен.
– Ты мне не Отец, – противится девочка. – Потому что не взрастил ни одно из качеств. Не Хозяин, ибо я, несмотря на заключение, вольна. Не Господин, ведь я никому не служу. Я не верующая, ты сам отметил.
Ловлю колючий взгляд – удивительно полюбившийся мне – и дрогнувшую от недовольства бровь.
– Боги наказывают неверующих, – посмеиваюсь я.
– На неверующих Богам плевать. Боги наказывают недостаточно верующих, чрезмерно или, по их мнению, неправильно это делающих. То есть всех верующих, – заключает Луна.
Я восхищаюсь её словами и, склонившись, прижимаюсь губами к лицу. Девочка багровеет: румянец пощипывает щёки, а глаза растерянно стекленеют. Я, прогуливаясь по очерченной скуле губами, нашёптываю:
– Моё. Имя. Ян.
И немедленно отстраняюсь. Луна вздыхает и смущённо утаивает взгляд в скрещённых руках.
– Что такое, радость?
– Издеваешься, – догадывается она.
– Разве?
Девочка признаётся:
– Я решила, ты хочешь поцеловать меня.
– Хочу, отчего же нет.
Очередная растерянность пляшет в её глазах.
– Тебя что-то смутило? – улыбаюсь я.
– Всё, например, – бормочет сладкий голосок и добавляет в разы громче: – Рада знакомству, Ян.
– Взаимно, Луна. Так о чём ты подумала?
И она быстро встает, после чего падает обратно на край кровати и спрашивает разрешения уйти. Удивительно.
– Иди, радость моя, иди, – забавляюсь я и провожаю девочку взглядом.
Поистине прекрасны ничего не знающие цветы. Волнующие и волнующиеся. От них особый аромат скромного, но жаждущего бутона. Они чаруют сокрытой страстью и боязливыми откровениями, помыслами о возможном отторжении и – всё же – верой в романтику.
Я предупредил, чтобы при других девочках она не называла меня по имени. То было не трудно. Время один на один мы проводили много больше, чем она утруждала себя женской компанией.
Позже Ману в моём кабинете: пьёт и рассуждает.
– Бо! что за табакерка! – принюхавшись, выдает она. – Зачем ты так? Собирался бросать, а на деле дымишь каждую секунду.
Заходит Луна – в очередной раз. Однако в этот не очередной раз – с разрешения.
– Можно? – щебечет её довольный голос.
– Конечно, радость моя, – киваю я. – Слушаю.
– Я беспокоюсь о Мириам.
– Твоё дело беспокоиться?
Последующая, свинцом отлитая фраза, обескураживает. Не меня. Ману. Гневный взгляд режет тончайший силуэт.
– Ян, я серьезно. Она просила не говорить никому, но это неправильно. Она пришла из этих чёртовых красных занавесок с разбитым лицом, а так быть не должно. Она плачет.
– Иду. Спасибо, Луна.
Бледное лицо скрывается за дверью.
– И что это ты так на меня посмотрела, а? – подначиваю я, обращаясь к Ману. – Что означает этот взгляд…?
– Она знает твоё имя.
– Она спросила его.
– И ты так просто ответил?
– Она спросила, Ману.
Женщина смеётся.
– Не поверю, что ни одна девочка до неё этого не делала.
– Представь. Да даже если бы спросила, я не ответил. А Луна…Не знаю, как это объяснить. Сама всё понимаешь.
– Понимаю. В отличие от тебя.
– Объясняй, – велю наперерез, однако никакие объяснения не требуются.
Я влюбился в Луну, вот что стало очевидным. Для всех, кроме нас самих.
Девочка
– Я была влюблена в него, – говорит
