Асато пошёл в отца. И не только умом и смекалкой, но и гордым непокорным нравом, который не позволял ему мириться с обидчиками, и этим только вызывал дополнительные придирки. Вечно голодный оборванец, мелкий даже для своих лет, не вызывал симпатии у сверстников. Но в одиночку обижать волчонка, как прозвали Асато жители деревни, мог позволить себе не каждый даже из старших ребят. Асато бесстрашно кидался в бой и нападал без предупреждения.

Для него не существовало правил. Он кусался и царапался, бил руками и ногами куда придётся и успевал изрядно потрепать своего даже более рослого противника, прежде чем тот успевал сообразить в чём дело. Схватить за тело юркого, подобного ртути Асато, было практически невозможно, а ветхая одежонка сразу рвалась при захвате.

Надо отметить, что уже в десять лет тело Асато только с виду казалось хилым. Худое и тощее, оно на самом деле было подобно выдубленному кожаному кнуту, а скорость, с которой Асато мог действовать своими сухими мышцами, казалась потрясающей. Поэтому один на один с шустрым и юрким волчонком очень скоро стали бояться выходить все дети селения, даже старшие и более сильные. А так как Асато не спускал обиды никому, то некоторым сверстникам приходилось искать защиты друзей, они боялись повстречаться с волчонком в одиночку.

Но в ответ на это дети деревни придумали себе другую забаву. Они стали организовывать настоящие облавы на волчонка. И часто для того, чтобы уйти от преследователей, одной быстроты ног не хватало. Детские головы порой оказывались очень изобретательны, и обкладывали его по всем охотничьим законам. Игра игрой, но попадать в руки преследователей было небезопасно. Сверстники вспоминали все свои болячки и обиды, и отдавали долги сторицей. До серьёзных увечий не доходило. Всё-таки это были нормальные дети, играющие пусть в жестокую, но всё же игру, но конечно, приятного для тела и гордого нрава Асато в том ничего не было.

В стороне от деревни, в густом лесу, в заброшенной хижине поселился отшельник. Откуда пришёл он, не знал никто, более того, никто из жителей деревни не знал, когда он появился там. Место это неизвестно почему считалось плохим, его старались обходить стороной.

И действительно, кому надо и зачем строить жилище на краю болота, в котором, как болтали злые языки, и сгинули без следа люди, когда-то построившие дом. Надо сказать, что строили его на славу, как будто собирались здесь жить вечно. Небольшой, из цельных тёсаных брёвен, подобранных одно к одному, дом словно врос в землю, на которой стоял. Построенный значительно раньше появления селения, казалось, стоит он уже здесь не один век, и ещё простоит долго. Естественно, никто из жителей деревни не мог ничего знать о судьбе хозяев дома.

Новый хозяин хижины – высокий, худой и костлявый старик, очень хорошо подходил своему жилищу. Такой же старый, но ещё крепкий на вид, он прямо носил высохшее тело, переплетённое, как канатами, сухими, завязанными в узлы мышцами. Его тело имело вид хорошо высушенных останков когда-то могучего сооружения. Глядя на отшельника, как прозвали его жители деревни, трудно было сказать, сколько лет он ходит по земле, потому что в таком виде он будто мог существовать вечно, как и его новое жилище.

Когда он первый раз появился в деревне, высоко держа голову с развивающимися на ветру абсолютно седыми, но ещё очень густыми волосами, жители деревни невольно расступались на пути. Не глядя ни на кого в отдельности, отшельник, тем не менее, вроде бы пристально смотрел на каждого, кто встречался, заставляя невольно отводить взгляд от высокой худой фигуры со свободно свисающей с прямых костлявых плеч длинной, до пола, накидкой.

Прямо взглянуть в горящие неистовым огнём глаза на лице аскета с выдубленной кожей не решался никто. А большой, с горбинкой, как орлиный клюв, нос и плотно сжатые в прямую линию тонкие губы только усиливали общую картину. В общем, своим видом отшельник вызывал у жителей деревни мороз по коже. Хотя они были отнюдь не робкого десятка, закалённые в постоянной борьбе с природой люди.

Так и прошёл он через всю деревню из конца в конец, мерно постукивая посохом, ни на ком не остановив взгляд и, тем не менее, заглянув в душу каждому на своём пути. Лишь трепет остался в душе у всех видевших его, и недоумение: зачем вообще он появился в деревне? Больше в деревню отшельник не приходил, питаясь неизвестно чем. Впрочем, только первое время. Уж неизвестно, как узнали жители деревни, это часто происходит само собой, как стихия, что отшельник – искусный лекарь. Вот только лечил он не каждую хворь, и частенько молча гнал посохом надрывно кашляющего или скрюченно держащегося за живот человека, гневно сверкая глазами. Не часто, в редких случаях, как камни, бросая слова:

– Прочь отсюда! Твоя боль сама пройдёт.

И действительно, проходила, сама отпускала хвороба, впрочем, так было всегда и до появления отшельника.

Но бывало и так. Едва приползал к жилищу отшельника человек, плохо помня потом, как попал туда, или рыдающая мать приносила на руках едва дышащего ребёнка и робко стучала в дверь. Выходил из жилища отшельник, запускал к себе страждущего, а иногда и заносил на ещё довольно сильных руках, или брал на руки у рыдающей матери почти бездыханное дитя, говоря ей: «Иди с миром, завтра придёшь, к вечеру». Где-то руками, где-то травами, но поднимал на ноги, казалось, безнадёжного человека, от которого отказались другие лекари. Ну а испуг в глазах матери и непомерная тяжесть ожидания после бессонной ночи и изматывающего дня сменялись безмерной радостью, когда отшельник выносил на руках спокойно дышащего спящего ребёнка, дела которого явно шли на поправку.

Естественно, чем мог отблагодарить спасённый, или радостная мать, человека, деньги или другие вещи для которого ничего не значили, не больше, чем пыль под ногами? Только едой, которую в изобилии стал находить отшельник у дверей своего жилища каждое утро. Но и при изобилии пищи ел очень мало, оставляя почти всё принесённое там, где оно было положено. Об этом быстро прознали дикие звери, регулярно собираясь на пир и поедая всё подчистую. А редкие случайные свидетели этого уверяли жителей деревни, что даже робкие лани спокойно позволяли отшельнику гладить себя, нисколько не боясь и принимая эту ласку как должное. И ни один хищник не пытался нарушить эту идиллию.

Однажды волчонок по-своему разделался с сыном старосты деревни, а так как тому по рангу гордость не позволяла сразу уступить волчонку, то избит он был основательно. В отместку он поднял всех сверстников, да и ребят постарше на общую облаву. Впервые против волчонка вышли все дети, очень разгорячённые и накрученные. Нечасто, как сейчас, они действовали с немого поощрения взрослых. Волчонок преступил черту, избил сына сильного мира сего, что делать никак не полагалось.

И поэтому наказание ждало особенно жёсткое, а может быть, и жестокое особенно. У детей был карт-бланш на жестокость: молчаливое одобрение старших.

Волчонок не сразу понял, в какой переплёт попал. Но когда загонщики выгнали его на засаду подростков с камнями в руках, и эти камни полетели в него, а в лицах и глазах преследователей не было пощады, может быть впервые в жизни он по-настоящему испугался. Он ведь был всего лишь ребёнком, и для него эти облавы тоже были игрой. Пусть несколько болезненной в случае проигрыша, но игрой. Он ведь тоже не жалел своих обидчиков.