Но сейчас ситуация вышла за рамки игры, его собирались наказать по-настоящему, как наказывали волков, резавших домашний скот – снятием шкуры. Камни, попавшие в детское тело, прибавили прыти, да и страх добавил адреналина в кровь, и волчонок рванул так, как ещё никогда не бегал. Ноги сами принесли его в единственное место, где он мог искать спасения – к хижине отшельника.

Добежал и упал у порога, почти бездыханный. Преследователи бежали следом, что называется, наступая на пятки, но уже молча, тоже из последних сил – испуганный волчонок задал хороший темп.

Дверь в хижине открывалась внутрь, оно и понятно, поэтому лежащий у двери волчонок не мог помешать выйти на порог отшельнику, один вид которого сразу отрезвил преследователей. Отшельник произнёс лишь одно слово: «Прочь!». И преследователей как ветром сдуло.

Отшельник отнёсся к волчонку, как к любому другому жителю леса: со скупой лаской молча погладив рукой разгорячённую детскую голову. Да и волчонок отнёсся к отшельнику так же, как другие жители леса, с полным доверием, которое как-то само собой родилось в забывшей родительскую ласку детской душе. Он так и проспал всю ночь, свернувшись калачиком в углу хижины на медвежьей шкуре.

Утром, едва рассвело, волчонок, может быть, впервые за последние три года жизни ел пищу, не самим добытую и в большом изобилии. Для животных эта пища была лакомством, но они не были против ещё одного товарища по трапезе.

– Я давно наблюдаю за тобой, – сказал отшельник насытившемуся мальчику, – много злости в тебе, виной тому твой страх.

– Но я никого не боюсь! – воскликнул сразу ощетинившийся мальчик. – Это остальные дети деревни боятся меня.

– Смелому человеку не нужно постоянно доказывать всем, что он смелый, если он действительно смел, а ты ещё и глуп, если споришь со мной.

Что-то появилось в глазах отшельника при этих словах, и хотя сами слова были произнесены спокойным и тихим голосом, одного взгляда этих глаз хватило, чтобы у волчонка полностью пропало желание перечить.

– Только хорошо познавший страх может быть по-настоящему смелым, научившись побеждать его, а ты знаешь, что такое страх, и это уже хорошо. А то, что ты, сломя голову, лезешь в драку с каждым своим обидчиком, показывает не смелость твою, а гордыню и безрассудство.

Отшельник разговаривал с волчонком как с равным себе взрослым человеком, видимо, нисколько не сомневаясь, что будет понят. И впоследствии ни разу не изменил этой манере в общении.

– Я научу тебя быть по-настоящему смелым. Если ты хочешь, то останешься жить здесь и будешь беспрекословно выполнять всё, что я тебе скажу, если не хочешь, уходи и живи со своим страхом дальше. По утрам можешь приходить есть, животные приняли тебя, они чувствуют твой страх, потому что сами всегда живут с ним.

Десятилетний мальчик принял решение. Он интуитивно чувствовал правоту отшельника, да и больше не мог жить в постоянном страхе за то, что кто-то его посчитает трусом.

Очень скоро в деревне все узнали, что у отшельника появился ученик. Одного этого хватило, чтобы у сверстников волчонка пропало желание задевать его, тем более что сам он стал тише воды, если и пройдёт по деревне, выполняя поручение отшельника, то и глаз ни на кого не поднимет.

Но со временем жители деревни стали чувствовать скрытую силу в постепенно мужавшем отроке, и невольно стали испытывать крепнувшее уважение к нему.

Так минуло четыре года. Из худого и маленького мальчика – кости да дублёная кожа – к четырнадцати годам вырос крепкий мускулистый отрок, внешне мало чем уступающий самым сильным мужчинам деревни.

В деревне дети взрослели быстро, потому что начинали помогать старшим в работе по хозяйству по мере сил. Как правило, к четырнадцати годам беззаботные детские игры заканчивались. Им на смену приходил труд.

Но у отшельника хозяйства не было. Уборка хижины да сбор лечебных трав – вот вся работа, которую он выполнял, и помощи в этом не требовал. Свободного от этих дел времени у него было много, а у воспитанника и того больше. Но праздности и безделья отшельник не позволял ни себе, ни волчонку. Правда, за четыре года его воспитанник успел забыть это прозвище. После того, как он принял решение остаться у отшельника, он больше не слышал этого слова в отношении себя. Жители деревни перестали его так звать и вспомнили имя – Асато. А потом дали другое имя – Томаришин – обретший дух, за безмятежное спокойствие, прочно посилившееся в глазах. Не сразу, где-то через год жизни у отшельника.

Четыре года были наполнены до предела физическими упражнениями, которыми отшельник постоянно, с первого дня жизни мальчика у него, заставлял заниматься. А длинными вечерами, после вечерней трапезы, отшельник просвещал мальчика, не спеша передавая ему свои знания. Оказалось, ученик обладал цепким умом и прекрасной памятью, ему не требовалось ничего повторять дважды. И схватывал он всё на лету. Слова отшельника, подобно резьбе по камню, навсегда запечатлялись в его голове. И со временем в спокойных глазах прочно поселилось знание, а потом в них начал проблёскивать недюжинный ум.

Физические упражнения отшельник также придумывал сам, ставя перед учеником определённые задачи, которые тот обязан был научиться выполнять. Началось с довольно простых упражнений: подтягивания, отжимы, приседания, кувырки, прыжки вперёд и вверх и тому подобное. Только ограничений не было. Например, научился подтягиваться десять раз, увеличивай до двадцати, потом до тридцати, и так во всём, то есть постоянное стремление к совершенству.

Были и более сложные упражнения, о которых нормальный человек и подумать не мог. И не только физические. Упражнения на дыхание, концентрацию, реакцию, координацию, и многие другие.

Через четыре года постоянных занятий Томарсин – так произносил его имя отшельник, стал более чем развит физически. Он мог бегать, как лань, лазать по деревьям, как обезьяна, прыгать, как леопард, и помимо этого умел много такого, что ни одному животному и не снилось. Например, отжиматься от пола сразу начал на кулаках, сначала на двух руках, а потом и на одной. А когда кулаки окрепли, начал учиться отжиматься на кулаках в стойке вверх ногами, также сначала на двух, а потом и на одной руке. То же самое он научился делать и на пальцах.

Одновременно с выполнением упражнений по укреплению ударных частей рук, Томарсин учился наносить ими удары, сначала по воздуху, потом по кожаному мешку, набитому всякой всячиной. С каждым годом твёрдость набивки мешка возрастала, от обыкновенного тряпья вначале до обрезков кошмы через четыре года.

Пришло время, когда отшельник повесил на дерево мешок, набитый песком. К тому времени его ученик имел длинные эластичные сухие мышцы, мгновенную реакцию и достаточно твёрдые кулаки. И мешок с песком ему не показался таким уж твёрдым. Он мог спокойно наносить по нему удары руками, и не только рубящие, но и прямые, стараясь пробить мешок насквозь, как учил учитель.

– Удар нужно наносить не по поверхности предмета, а во внутрь, – постоянно повторял отшельник, – но для этого надо иметь твёрдые ударные части и крепкие мышцы, кости и суставы. А при прямом ударе рукой, чтобы проникнуть глубоко, нужно иметь ещё и железное запястье.