– Расскажи что-нибудь.

– Держи спину.

Они еще немного посидели, а потом перед приходом матери решили еще раз сходить в туалет, а уже после надеть памперс на ночь.

– Держись за меня, обеими руками, а то я тебя не удержу, – прикрикнул Иоганн на отца, когда они сворачивали за угол, протискивались в узкую каморку.

– Держись, кому говорят!

Глаза отца как-то потускнели, а сам он начал оседать на Иоганна.

– Стой, кому говорят! Упадем же сейчас на ванну.

Каким-то чудом он высвободил одну руку и ударил отца по щеке. Раз-другой, желая вернуть сознание, подхватил под мышки, выдохнув, развернул и почти в броске опустил тело на унитаз, потряс за плечи.

– Ты меня слышишь?

– А? Голова болит. Проводи меня до постели.

– Сейчас. Сходим и провожу, а то мы встанем, а ты мне все сделаешь, и потом убирать.

– Ты прав. Пошло.

– Все нормально? Сиди, не вставай, я сейчас приду. Поправлю постель и приду за тобой.

Отец послушно остался сидеть на месте. Убедившись, что все в порядке, Иоганн вышел в коридор, направился к комнате. Он отлучился всего лишь на минуту, но, когда вернулся, голова отца снова бессильно висела на плече, а тело, откинувшись назад, упиралось в удачно оказавшуюся на своем месте стенку.

– Папа!

Он снова потряс отца за плечи, добился того, чтобы тот открыл глаза. Они встали, молча, ничего не говоря, с открытым ртом и слюной на подбородке дошли до кровати, легли. Дыхание отца было тяжелым, прерывистым, пронзительным, порой срывающимся на визг, и Иоганн, испугавшись, позвонил матери. Та вызвала скорую. Врачи приехали уже на труп. Узнав о диагнозе, долго не задержались, дали телефон морга и уехали. Потом пришла мать. Дашку она предусмотрительно под каким-то предлогом отправила к Татьяне. Закрутились обычные дела. Одежда, простынь, двое из морга.

– Все нормально, мама. Все было очень быстро. Мы только сходили в туалет, пришли, и ему стало плохо. Хорошо, что успели сходить в туалет, – утешал мать Иоганн. – Он умер быстро.

Врачи констатировали естественную смерть.

Такова была легальная история, история, которую он, разумеется, с купюрами рассказывал матери, без – приберег для сестры и самых близких друзей. Некрасивая, но кажущаяся правдивой, из сюжета которой он опустил самый важный момент.

С ясной головой и холодным расчетом он безжалостно выкинул из правды пару мгновений, спрятанных ото всех, но не от себя, потому что от себя, от потаенных мыслей, знающих твои желания и намерения, все, что ты сделал и не сделал, можно было убежать хоть на край света, но забыть о реальности, о том, что кровавой меткой прочертил своей рукой в своей памяти, умело, аккуратно, безнаказанно, словно ничего и не было, было нельзя. Такая вот тавтология. Умное словечко, за которым спряталось страшное, тоскливое в своей безысходности чувство, с которым тяжело было жить, но еще страшнее умирать, и в результате этой запутанной внутренней борьбы, Иоганн, как говно в проруби, по-другому он не мог охарактеризовать себя, метался между чем-то и чем-то, все равно между чем, лишь бы не стоять на месте, лишь бы не останавливаться, лишь бы не думать, что будет дальше и что будет в конце концов, каким будет его будущее и какое будущее он заслужил.

3

Дарья плакала. Хорошая новость: ее брат остался жить. Плохая новость: он был жив, и случившееся ничему его не научило. Это она поняла почти сразу, на второй минуте их разговора, сидя на больничной койке и сжимая его руку.

– Зачем ты так? Глупо ведь.

Курс бешено дорогой реабилитации, за который мать отдала последние сбережения, тоже мало помог.

– Мне нужно свыкнуться с новой жизнью, – сказал Иоганн и, без предупреждения съехав с родной квартиры, исчез месяцев на пять, чтобы потом появиться снова, весь расфуфыренный, на машине, с золотой цепочкой на руке.

– Откуда?

В отличие от матери, после смерти отца потерявшей всякую гордость, Дашка была упряма, как черт, и очень принципиальна.

– Ну, ты и дурак, – вынесла она вердикт, выяснив все до конца.

– Это другие дураки, а я умный. И клиентуру свою хорошо знаю. Можно сказать, на собственной шкуре, – мрачно усмехнулся брат.

– И долго ты так собираешься… жить, – она с трудом подобрала нейтральное слово, не хотелось все-таки сразу отпугнуть брата от дома, уж очень радовалась его возвращению мать.

– Пока поработаю, – ушел от ответа Иоганн.

– Ну-ну, – недоверчиво покачала головой Дашка. – Это ты матери заливай. А учиться как же? Будешь?

– Зачем? Не мое это. Да и не нужно все это сейчас. Никому не нужно.

– Хоть бы матери подыграл, бестолочь. Одна ей радость. В крайнем случае за зачеты и платить можно. Вон какая у тебя цепь.

Иоганн самодовольно покрутил кистью руки.

– Заметила?

– Не вижу оснований гордиться, – отрезала Дашка. – Каким ты стал…

– Каким? – с вызовом он посмотрел ей прямо в глаза.

– Жестким. Жестоким, – не смогла точнее определить свои чувства Дашка.

Иоганн пожал плечами.

– Так жизнь такая.

– Нечего на жизнь пенять, коли…

Она резко осеклась, заметив, как изменилось лицо брата. Секунду они помолчали. Потом он выдал ей нечто совсем неожиданное.

– Думаешь, я не знаю?.. А как по-другому. У вас воровать? В подворотне валяться? Не бросить мне, Дашка. А так если что закроют, и все.

– А если дружки твои за долгами к матери придут? Ты о нас подумал, деятель?!.

Так и не договорились они ни о чем. Иоганн пару дней дома переночевал, пожил, как в отпуске, маминых борщей да блинчиков отъелся, и был таков.

Телефон, правда, ей оставил, на крайний случай. Матери другой дал. На который не больно-то дозвонишься.

– Не волнуйся, приходить буду. Раза два в неделю, если получиться.

– Приходи, сынок, – бессильно согласилась на ультиматум мать.

А что ей оставалось делать? Теперь бы Дашку не потерять…Одна беда…

≠

По-хорошему, ей было бы уже неплохо начинать работу над конспектами, дипломом, но Дашка взяла себе выходной. И болела, и вообще.

Два дня в постели сделали свое дело. Самочувствие ее улучшилось, но в понедельник все равно надо было еще быть осторожнее. Горло есть горло, и ей не очень хотелось по-настоящему болеть.

Дашка замечала: в последнее время терпение матери было минимальным. Чуть что, сразу скрывалась в крик. Нервы. А кто бы ее винил?.. Надо было потихоньку возвращать маму в строй, улыбаться чаще. Татьяна говорит: доброжелательное отношение делает нашу жизнь краше. Ничто не стоит так дешево и не обходится нам так дорого…

Поработав пару дней над конспектами, Даша почувствовала, что вернулась