Наташа растерянно молчала. Она чувствовала себя как на экзамене.

– Интеллигентный человек приходит вовремя, а быдло всегда опаздывает.

Наташа догадалась, что она – быдло. Возражать не стала. Все, что она делала, – для Сережи. А Казимировна могла быть любой. Чем хуже, тем лучше.

Наташа достала из сумочки и протянула накладную. Там была обозначена стоимость. Казимировна раскрыла кошелек, заплатила копеечка в копеечку. Двигала ногтем мелочь: семьдесят копеек. У нее получился рубль. И она ждала сдачу: тридцать копеек. Наташа вернула ей мелочь.

– А кто будет разгружать? – строго спросила Казимировна.

Наташе хотелось повернуться и уйти, но она подошла к Бабиру и попросила донести мебель до квартиры.

– Я заплачу, – пообещала Наташа.

– Сколько?

– Сколько скажешь.

Бабир посмотрел на Наташу. Она ему нравилась, особенно сзади. Попка глобусом. На ногтях маникюр. Блондинка. Кожа бело-розовая, как зефир.

– Ладно, – согласился Бабир. – Только ты мне помоги.

Пришлось залезать в кузов и толкать неподъемные квадраты и прямоугольники в сторону Бабира. Он принимал эти тяжести на грудь и пер в подъезд к лифту.

Казимировна не помогала. Зачем, когда для этого есть быдло.

Затащили сначала в подъезд, а уж потом в квартиру. Частями.

Наташа вошла в квартиру. Глазами не зыркала по сторонам, но сразу заметила, что дом – сталинской постройки, добротный, с толстыми стенами. Подоконники широкие – полметра. Сейчас так не строят. Сейчас экономят. Раньше существовало понятие: рабочая гордость. Сейчас это словосочетание вызывает смех.

Дверь в спальню была открыта. Широкая кровать, а над ней портрет Казимировны в молодости: открытый лоб, локоны, газовая косынка на голых плечах. Ангел.

Прошли на кухню. Бабир сложил на пол первую партию кухонных панелей. Пошел за второй.

– Чаю хотите? – неожиданно спросила Казимировна.

– Нет. Спасибо, – отказалась Наташа. Не хватало еще чай пить с соперницей.

– Вы простите, что я с вами грубо разговаривала, – извинилась Казимировна. – У меня два года шел ремонт. Эти рабочие меня просто замучили. Говорят: придем завтра в девять, приходят через неделю. Деньги возьмут вперед и вовсе пропадут. Знаете, какая основная черта русской аристократии?

Наташа не знала.

– Скромность и достоинство. Я бы добавила: обязательность.

В Казимировне проступила учительница литературы.

– Вы помните «Кавказский пленник» Толстого?

Наташа помнила фильм «Кавказская пленница» Гайдая.

– Помните, как общались Жилин и Костылин? Они сидели в яме, как звери. Они там испражнялись, сами понимаете, – вонь, фекалии. Но даже в таких условиях они говорили друг другу «вы». Не теряли лица. Каждый уважал личность другого. А сейчас уважение пропало – к себе, к другим, к данному обещанию. Ведь что такое необязательность? Это форма хамства.

Появился Бабир и принес вторую партию кухонных панелей, запакованных в жесткий картон. Аккуратно положил на пол и ушел за остатками.

– Вы знаете, почему Пушкин стрелялся с Дантесом? – спросила Казимировна.

– Это все знают, – удивилась Наташа. – Из ревности.

– Слишком просто, – покачала головой Казимировна. – Там другое. Дантесу было двадцать два года. Ослепительный красавец. Он влюбился в Натали до умопомрачения. Существуют его письма: какая сила чувства, какая высота. Натали не могла устоять.

– Изменила? – удивилась Наташа.

– Что вы… Ни в коем случае. Тогда жили с Богом. Об измене не могло быть и речи. Но Натали полюбила Дантеса. И созналась. Когда Пушкин ее прямо спросил, она прямо ответила. И тогда его мир рухнул. Натали – это был тот островок тверди, на котором Пушкин стоял в океане жизни. И этот островок треснул под ним. Пушкин был невыносим в ту пору. Дантес испугался, может, не испугался, но решил со всем покончить, и женился на Екатерине Гончаровой – сестре Натали. Он как бы сказал своим поступком: все, я отхожу в сторону. Но дело было не в Дантесе, а в Натали, в ее душе, которая любила другого.

Пушкину оставалось тело без души. А ему этого не надо. Ему не надо ничего, кроме ее любви. Пушкин стал искать смерть и нашел. Дантес не мог увернуться от дуэли. Пушкин его, что называется, доставал. Он как с цепи сорвался. Всем надоел. Устремлялся навстречу своей гибели. И погиб. Булгарин произнес такую фразу: «Великий был человек, а пропал, как заяц».

Наташа молчала. В школе она проходила, что Пушкин – наше ВСЕ. А Дантес – гнида. А у Казимировны получалось, что Дантес – вовсе не гнида, а возвышенный юноша, сошедший с ума от любви. Может быть, для нее Дантес – это старшеклассник Сережа, обезумевший от страсти.

«Она что-то знает», – заподозрила Наташа. Но Казимировна смотрела честно, без двойного дна. Она была симпатичная – тот же открытый лоб, локоны собраны в пучок на затылке, вокруг глаз легкая усталость. Уставшая девушка.

– Пушкину было тридцать семь лет. По тем временам старик. Но в нем текла кровь его черных предков. Когда он танцевал на балу с дамой, его лицо было наравне с декольте.

– Почему? – не поняла Наташа.

– Потому что он был маленького роста. Дамы на голову выше. Его лицо почти утопало в ложбинке между грудями. И он всхрапывал и шаркал ногой, как конь. Бил копытом. Его раздирало желание.

– Откуда вы знаете?

– Из воспоминаний современников. Откуда еще?.. Вы же видели на картинах: какие были декольте. До сосков. Ноги прятали под длинными юбками, а верх обнажали.

– А сейчас носят мини до трусов и декольте до сосков.

– Дело не в длине юбки, а в том, что никто не соблюдает заповеди.

– Какие заповеди? – спросила Наташа.

– Не прелюбодействуй. Не сотвори себе кумира. Мечтают поймать журавля в небе. А когда поймают и рассмотрят поближе, увидят, что это всего лишь раскрашенный воробей.

«О чем это она?» – обеспокоилась Наташа.

– Вы знаете, это большое счастье – жить по заповедям. Все становится так просто. Ясно. Чисто.

Наташа тяжело вздохнула.

– Вы устали? – посочувствовала Казимировна. – Может, кофе?

Появился Бабир. Принес последние панели.

Казимировна дала Бабиру на чай. Обернулась к Наташе, раздумывая: дать ей денег или это неудобно. Все-таки они беседовали на возвышенные темы, а взятка унижает человека, особенно маленькая.

Всю дорогу обратно Наташа тяжело молчала. Она увидела своими глазами и почувствовала кожей: какой добротный и налаженный дом у Сережи. Его дом – его крепость, и его оттуда не выдрать, не выцарапать ни ногтями, ни словами, ни сексом. Она, Наташа, может стараться изо всех сил, у нее ничего не выйдет. Наташа превосходит Казимировну по многим позициям: по возрасту и по сексу, и тем не менее Казимировна – жена и ею останется. А Наташа просто восполняет недостающий секс и тем самым укрепляет семью. Она укрепляет – кухней и собой. Вот ее функция.