— Ты, кажется, делаешь успехи, — сказал Кларк.

— Нет. Я просто стала сильнее.

— Пожалуй. В жизни такое происходит.

— В жизни… Да, конечно, а еще я ежедневно тренирую мышцы при замесе теста, помогая Фредерике в ее чайной, — пояснила Оливия. — Раз уж речь зашла о Фредерике, знаешь ли ты, какое первое доброе дело тебе предстоит сделать завтра?

— Какое же?

— Помочь мне в чайной, чтобы у Фредерики был выходной.

Кларк недовольно скривился. Торчать в чайной не входило в его планы — он хотел попытаться освободиться от настойчивой опеки своего брата и Оливии, чтобы без помех выяснить правду о них.

— Родерик наверняка не стал бы работать в чайной в свой медовый месяц, — проворчал он.

— А вот и стал бы. Ты же обещал заменить его, Кларк, — напомнила Оливия. — Не стоит теперь отпираться.

Кларк подумал, что чайная — столь же подходящее место для встречи с таинственным корреспондентом, как и любое другое, но мысль о нудной работе на протяжении всего утра вовсе не отвечала его представлениям об отпуске. Он почувствовал сильнейшее желание забыть о счастье Родерика и Оливии, упаковать чемодан и отправиться в путь, пока скучная жизнь провинциального городка не отравила ему жизнь окончательно.

Возможно, Кларк и поддался бы этому своему желанию, если бы не осознал вдруг, что Родерик, по всей видимости, и добивается его отъезда. И Оливия тоже в этом участвует. И Родерик, и Оливия хотят заставить его уехать, а единственная причина этого — их тайна, которая каким-то образом связана с ним, Кларком.

Кларк пристально взглянул на Оливию, которая внимательно наблюдала за ним — она словно догадывалась, что он готов послать все к черту и уехать.

— Конечно. Давай подарим Фредерике выходной. Почему бы нет?

Кларку доставило удовольствие промелькнувшее на лице Оливии разочарование. А она была разочарована, и еще как! Они с Родериком, разрабатывая свой коварный план, не рассчитывали, что Кларк окажется таким покладистым.

— Если завтра мы проснемся часов в семь, то нам хватит времени добраться до дома, принять душ и позавтракать. Давай-ка ложиться, Оливия.

Кларк первым пошел к палатке, Оливии ничего не оставалось, как последовать за ним.

— Ты уверена, что не хочешь спать в палатке? — не оборачиваясь, спросил Кларк. — Будет довольно уютно.

Оливия почувствовала, как краска прилила к щекам.

— Уверена. Я прекрасно высплюсь в машине.

— Ладно, как хочешь, но мое предложение остается в силе. Если тебе станет страшно, приходи к нам.

— Мне не станет страшно.

— Почему?

— Потому что я тебя больше не знаю, Кларк. Мы чужие, и я не стану спать с тобой в палатке.

Кларку пришлось признать, что это правда. Раньше Оливия ничего не скрывала от него. Но правда заключалась и в том, что он отчаянно хотел Оливию, точно так же, как много лет назад. Даже больше, ибо со временем его желание не только не исчезло, а, наоборот, окрепло.

Когда Кларк скрылся в палатке, Оливия ощутила уже знакомое ей чувство одиночества. Ощутила очень остро — возможно оттого, что с неба на нее взирала равнодушная луна, холодно мерцали далекие звезды. Космос. Пустота. Как и у нее в душе.

Именно так Оливия чувствовала себя, когда умерла ее мать и она осталась одна. И никого не было рядом, кто мог бы ее утешить.

Именно так Оливия чувствовала себя, когда Кларк уехал и она осознала, что никогда не выйдет за него замуж. И никого не было рядом, кто мог бы ее утешить.

Именно так Оливия чувствовала себя, когда родила ребенка от Кларка. От ребенка ей пришлось отказаться. И никого не было рядом, кто мог бы разделить с ней тяжесть этого решения.

Узнав о своей беременности, Оливия поначалу хотела сообщить о ней Кларку, но, взвесив хорошенько все «за» и «против», передумала. Кларк поступит, как должно — женится на ней и, возможно, станет работать у отца на ферме. Но Оливия не хотела, чтобы Кларк женился на ней по принуждению, не хотела, чтобы из чувства долга он жертвовал сокровенной мечтой. Для него это стало бы катастрофой. Оливия почти не сомневалась, что вскоре Кларк возненавидел бы и свою жизнь, и ее, Оливию, и ребенка.

И Кларк ничего не узнал. Более того, Оливия задалась целью сделать так, чтобы он ничего не узнал и в дальнейшем. Взяв с Фредерики клятву сохранить в тайне ее беременность, Оливия сообщила всем знакомым, что хочет сменить обстановку после разрыва с Кларком, и уехала из Черч-Уэстри. Перед отъездом она заручилась согласием своей лучшей подруги Глории, жены Родерика, усыновить ее ребенка. Они мечтали о ребенке, но Глория была бесплодна. Заручившись поддержкой Фредерики, подруги сумели уговорить скептически настроенного Родерика. Договорились, что Оливия, после того как ребенок будет усыновлен, вернется в Черч-Уэстри и в качестве друга семьи сможет быть рядом со своим сыном или дочерью. Кроме них четверых, ни одна живая душа, даже родители Родерика и Кларка, не узнает, что это не ребенок Родерика и Глории.

Этот план был с блеском претворен в жизнь, все прошло без сучка, без задоринки. Единственным щекотливым моментом оказалась необходимость получения согласия отца ребенка на усыновление, но и здесь заговорщикам удалось избежать неприятностей — они просто наняли опытного адвоката.

Когда подруги вернулись в Черч-Уэстри, ни у кого не возникло сомнений, что Эрик — сын Родерика и Глории. Фредерика, не теряя даром времени, рассказывала всем, что Глория якобы лежит в клинике на сохранении, и была так убедительна, что в ее баснях не усомнились даже самые недоверчивые.

Словом, все устроилось самым лучшим образом. Однако Оливия, рассчитав буквально все, не учла одного — материнского инстинкта. Ей было невыносимо тяжело знать, что Эрик ее сын, и при этом оставаться для него всего лишь тетей Оливией, хорошей подругой его родителей.

Но теперь Глория умерла. Оливия и Родерик объявили о своей свадьбе, ничто больше не помешает Оливии быть вместе с сыном. Она якобы усыновит его, и он будет называть ее мамой. Возможно, когда-нибудь, когда он повзрослеет, она расскажет ему правду. А может, не расскажет.

Оливия ощутила болезненный укол, чувствуя свою вину перед Кларком. Он имеет право знать правду, но открыть ему тайну рождения Эрика выше ее сил. Да и нужна ли она ему, эта правда? Оливия успела убедиться, что сердце Кларка по-прежнему принадлежит любому другому месту, но не родному дому, и вряд ли у него больше оснований остаться здесь ради сына, чем ради женщины, которую он, по его собственным утверждениям, любил.

Лучше ему вообще ничего не знать. Пусть ищет свое счастье в чужих краях. Оливия приняла решение и испытала даже облегчение, хотя и знала, что в ее сердце навсегда останется незаживающая рана.

Под чьей-то ногой хрустнула ветка. Оливия замерла. Звук не повторился. Показалось? Сердце гулко колотилось где-то у горла, Оливия пыталась справиться с охватившим ее страхом. Ей пришло в голову, что, возможно, за ней и Кларком все это время наблюдали.