первого этажа. Кирпич – красный огнеупор поверх метрового цоколя из серого бетона с настоящими вертикальными бойницами, сантиметров по тридцать в высоту. Ещё один этаж, выходит, полуподвальный. Немного усечённый в размерах рыцарский замок в зачаточной стадии постройки.

– Так! Здесь вы будете работать! Это дом брата хозяина, и он вам не спустит ничего! Пока светло, будете работать! Когда стемнеет – получите жрать и пойдёте в свой подвал. Кто, блин, работать не станет, того я своими руками прирежу!

Вот раскричался, надо же… Серьёзный мужчина, крепкий. И болеет за своё дело, видимо…

– Ты что!? Ты, свинья русская!

Кричавший, оказывается, был старшим в конвое. Он быстрым шагом подошёл к скучковавшимся студентам и выдернул одного из середины, властно оттолкнув свободной рукой тех, кто ему мешал. Оттащив парня за во́рот метра на три, моджахед швырнул его перед собой на колени и, откинув за плечо мешавший автомат, выхватил из ножен жуткого вида кинжал. Выдернутым оказался Груздь – как раз тот студент-лечебник, который заменил отказавшегося по каким-то причинам ехать бойца бригады. Увидев над собой уже заносимое лезвие, Груздь попытался вскочить на ноги, но бандит ударил его левой рукой в горло, опрокинув на спину, и начал медленно надвигаться, отводя руку с кинжалом и поворачивая двадцатисантиметровое лезвие остриём вперёд. Два других автоматчика явно изготовились к стрельбе, расположившись так, что могли облить огнём не только всех сбившихся в кучу «спартанцев», но и тех, кто вдруг решился бы рвануться в сторону. Да, это, похоже, настоящие бойцы.

– Я тебе не шутки шучу… – громким свистящим голосом сказал человек, нависший над сжавшимся Груздем. – Мне тебя зарезать ничего не стоит. И я тебя зарежу, как только ты, говно, посмеешь ещё раз открыть рот, когда говорю я… Знаешь, как приятно резать русскую свинью? Вот смотри…

Он рывком присел, и бедный парень вскрикнул, когда мускулистая рука завернула ему голову набок, открыв пульсирующий канат косо пересекающей шею мышцы, за которой пряталась сонная артерия. Как завороженные, все, не отрываясь, смотрели на эту пульсирующую жилку, к которой плавно, по сантиметру, приближалась полоска отточенной матовой стали. Николай не смотрел, он разглядывал автоматчиков, и один из них как раз столкнулся с ним взглядом.

«Ну?» – сказал этот взгляд, насмешливый и уверенный в себе.

– Никому не шевелиться… – шепнул Николай, опустив лицо. Нельзя встречаться взглядом с собаками, милиционерами и захватившими заложников террористами.

– Не двигаться. Это провокация.

Террористами держащие их под прицелом воины Аллаха в данную секунду не являлись, но разница здесь была невелика. У них – сила, и они считают, что это даёт им полное право распоряжаться жизнями попавших в пределы их досягаемости людей.

– Называть меня надо хо-зяин, – размеренно сказал тот, которого Николай окрестил про себя «начальником караула». – Повтори.

– Хо-зяин… – Всхлипнув, произнёс Груздь.

– Молодец. Проживёшь ещё минуточку. Слушаться меня надо как?

Груздь замешкался, не понимая, чего от него хотят, и бандит довернул его шею ещё дальше вбок, так что чуть слышно хрустнули позвоночные хрящи. Лезвие он упёр вдоль мышцы, и из порезанной кожи начали шариками скатываться алые кровяные капли.

– Быстро… – снова всхлипнув, выдавил Груздь. Ему было больно и страшно, как не было, наверное, страшно никогда в жизни.

– Быстро, это хорошо.

«Начальник караула» был доволен, как сытый кот. Он даже закатил ставшие на секунду масляными глаза, бывшие только что пустыми и белыми – как глаза акулы, разглядывающей тебя через стекло аквариума.

– Но быстро – это не всё. Слушаться меня надо как бога. У вас, русских свиней, бога нет, и теперь я буду самым страшным для вас человеком. Я ваш хозяин, понятно? И он, – Бандит показал, убрав на секунду нож от горла, на одного из автоматчиков. – Он тоже ваш хозяин. И все тут ваши хозяева, а вы никто. Вы падаль на дороге, которую можно отшвырнуть ногой, если она мешает или оскорбляет взгляд. Вы все говно. И ты говно. Повтори.

– Я говно…

Если бандит думал, что заставив парня, не чувствующего уже ничего, кроме прикосновения стали к коже и боли в перекрученной шее, сказать про себя такие слова, он унизил его в глазах остальных, то это было большой ошибкой. «Тебя я тоже буду убивать медленно» – подумал Николай, старающийся, чтобы его ненавидящий взгляд снова кто-нибудь не поймал. «А рядом поставлю Груздя с автоматом, чтобы держал тебя под прицелом, пока я буду тебя резать».

– Пошёл прочь, дерьмо…

Бандит встал, оттолкнув от себя Груздя и на прощанье чиркнув кончиком своего ножа о полу его строевки. Короткий порез сразу набух кровяным пятном, но упавший на бок студент даже не пошевелился, вжавшись в пыль. Он ждал.

– Все поняли, кто вы такие есть?

Студенты промолчали, и взбесившийся моджахед выдал длинную ругательную тираду, в которой только изредка проскальзывали искажённые акцентом русские матерные слова, а всё остальное было местным и непонятным. Смысл от этого, впрочем, менялся ненамного: «Вы говно, вы ублюдки, вы русские свиньи… Я вас резал и резать буду, как баранов, вы не стоите ничего, вы никто…»

Откричавшись, он подхватил из-под плеча автомат и, передёрнув его мгновенным движением, вдруг пустил над головами дёрнувшихся питерцев короткую очередь. Как по команде, все попадали на землю, и троица охранников бросилась к ним, матерясь и раздавая пинки направо и налево. Один сильный пинок достался Николаю. Он пришёлся в и без того ноющий бок, и показался даже хуже всех предшествовавших. Их подняли на ноги, заставили подобрать брошенное барахло, и погнали ко входу в недостроенный дом.

Его, выходит, они и должны были доводить в несостоявшуюся вахту. Домик был ничего себе, просторный, но поднятый пока на один этаж с копейками. Интересно, кем?

– Один человек к бочке, остальные начинают здесь. Увижу, что кто-то остановился – прострелю ноги! Будете тогда работать сидя, бараны!

Он прошипел что-то свистящее, и один из автоматчиков вдруг показал рукой на противоположную сторону двора, где поверх крупного дощатого короба, крытого шиферными листами, в беспорядке были свалены куски битых кирпичей. Ещё куча таких же огнеупоров, целых и не совсем целых, возвышалась рядом с домом.

– Турпал… – сказал второй, тоже обращаясь к «начальнику караула», и скалясь по-прежнему, начал что-то выговаривать утвердительным тоном. Первое слово прозвучало, как обращение. Чёрт его знает, что оно на самом деле значило на местном языке, но про себя Николай решил, что это имя. Надо будет как-нибудь сказать его вполголоса, чуть попозже. Если слово нейтральное, вроде иногда начинающих предложение русского «это самое…» или английского «you know», то он на него не