Запись уже не была бессмысленным хаосом из радиопомех.

Ана неосознанно, интуитивно понимала её – как речь на чужом языке, в котором не разбираешь ни слова, но в самих интонациях, в придыхании, в повисающих паузах между фразами, во время которых говорящий делает глубокий вдох, даже в звенящих окончаниях слов ощущаешь некую тень, ускользающий призрак смысла.

Ана надела наушники и поставила ленту на перемотку. Дышать было тяжело, словно теперь ей даже в помещении требовалась маска.

Гуптика щёлкнула – запись готова к прослушиванию. Ана неуверенно нажала на затёртую, сохранившую отпечатки тысяч прикосновений кнопку, и в наушниках разлилась глубокая осмысленная тишина.

Лентопротяжный механизм чуть слышно поскрипывал, и гуптика часто вибрировала от напряжения. Ане показалось, что в комнате мигнул свет.

Вернувшись вечером домой, она спрятала кассету в стол. И подумала, что лучше бы никогда её не находила. Вечером ей не хотелось слушать радио. Не хотелось спать. Не хотелось выходить из дома. Она стала готовить себе ужин, хотя от одной мысли о еде её мутило.

Утром следующего дня её стошнило после укола.

Ана ненавидела уколы, с которых начинался каждый её день. Она старалась подготовиться заранее – многоразовый шприц с заправленной ампулой ещё с вечера лежал на тумбочке у постели, – но было так трудно заставить себя встать, зная, что тебя ждёт лишь очередной укол, после которого весь день болит голова, а есть приходится через силу.

Но после того, как к ней переехал Нив, утренние уколы перестали быть мучением.

Всё теперь делал он.

У него отлично получалось, он умело обращался со шприцом, и Ана порой не успевала ничего почувствовать – ещё не проснувшись, ещё не восстановив ту тонкую связь с реальностью, которая отличает бодрствование от сна. Это и был их странный ритуал пробуждения. После него сон окончательно отступал, и начиналось светлое пустынное утро – с поцелуя и лёгкой тошноты от внутривенных лекарств.

Перед последним, самым долгим своим отъездом Нив сильно переживал, как Ана справиться с уколами сама – как будто ему не приходилось уезжать раньше, как будто Ана до их знакомства не жила много лет одна.

Ане нравилась его преувеличенная забота.

В те последние дни Нив каждое утро объяснял ей, как делать уколы без боли, заставлял внимательно следить за тем, как он медленно и осторожно вводит под кожу иглу, а Ана лишь сонно улыбалась, слушая его тёплый голос – ей совсем не хотелось смотреть на шприц с хромированным поршнем, который Нив держал двумя пальцами, точно завзятый врач, ей хотелось закрыть глаза и поспать ещё немного, ведь мир, едва отошедший от ночи, был ещё так нереален, в комнате пахло духотой и приторным подсластителем для напитков, а за плотно зашторенными окнами уносились в самое небо первые скоростные поезда. Кровать пока сохраняла тепло их тел, но Нив уже оделся – в тёмные, пропахшие песком брюки, в наглухо застёгнутую рубашку.

Теперь же нереальным казалось то время, когда Нив был рядом.

* * *

Здание агада-лая ничем не выделялось среди обычных домов. Невысокое, подёрнутое пылью. В плеве на первом этаже плотно задрапировали все окна, и жаркое дневное солнце по обычаю многих городских заведений заменял газовый свет.

Новый врач встретил Ану приветливо и любезно – он поднялся из-за стола и сделал несколько шагов ей навстречу, словно она пришла не в лечебницу на окраине города, а в дорогой магазин.

– Я записывалась сегодня на приём, – сказала Ана. – Я – Ана-адитва.

– Да, да, я ждал вас, – сказал врач.

– Извините, я немного опоздала.

– Не страшно! – Врач улыбнулся. – Мы же никуда не спешим, верно?

Ана улыбнулась в ответ.

Врач выглядел не так, как она ожидала. Невзрачная серая одежда вместо белого халата, узловатые руки, усталый взгляд. Она почувствовала облегчение. Здесь всё будет значительно проще, без обследований и надоедливых вопросов – он выпишет ей новое направление, и она вернётся домой.

– Вы ведь в первый раз у нас? – спросил врач.

Ана кивнула.

– Меня перевели в эту агада-лая по рекомендации моего предыдущего врача. Сказали, что здесь используются какие-то другие…

– Хорошо, – сказал врач. – Очень правильно сделали, что перевели. Очень правильно.

Ана стояла в дверях, испуганно улыбаясь и не решаясь войти. Облегчение сменилось странной неприязнью к врачу. Было в его внешности что-то куда более жуткое, чем белый халат или смрад препаратов. Помятый костюм – на несколько размеров больше, чем нужно. Широкие рукава дрябло свисали с рук. Кожа на лице – бугристая, точно изъеденная молью. Ана попыталась вспомнить название кожной болезни – сложное мучительное слово, – о которой что-то слышала раньше.

Кабинет врача пронизывала резкая хвойная прохлада. Мощные дхаавы работали так складно, что на стенах едва не выступал иней. Дышалось необычно легко, и Ана совсем не чувствовала себя больной.

– Что ж, хорошо… – проговорил врач, усаживаясь в широкое кресло.

Ана наконец решилась к нему подойти.

На столе у него валялись стопки измятых протоколов, медицинские карты, пустые бланки для рецептов, отпечатанные на тонкой прозрачной бумаге с едва различимыми прожилками, но внимание Аны привлекла золотистая фигурка вахата – с длинным цилиндрическим корпусом и широко расправленными для горделивого полёта крыльями.

– Где-то у меня тут лежало… – Врач лениво искал что-то на столе. – Ах, вот!

Он вытащил из-под завала бумаг потрёпанную, с надорванной обложкой, медицинскую карту Аны.

– Хорошо, очень хорошо, – сказал врач. – Но где справка о…

– Справка? – не поняла Ана.

– Нет-нет, вижу! Всё вижу.

Врач с выражением лёгкой брезгливости внимательно изучал мятый листок, вклеенный в середину карты.

– Хорошо. Вы проходили последнее обследование четыре месяца назад, всё верно?

– Да.

– Хорошо. – Врач закрыл медицинскую карту. – Что ж. – Он потёр опухшие руки. – Это не займёт много времени. Нужно будет сделать один небольшой тест. Нам как раз недавно привезли новый аппарат. Такого в вашей старой агада-лая точно не было.

Ана вспомнила название кожной болезни.

– У вас как, есть какие-нибудь жалобы?

– Нет, в общем всё… – Ана замялась. – Конечно, после уколов меня немного мутит. Тошнота, головная боль…

Врач несколько раз кивнул с таким видом, как если бы Ана сказала именно то, что он ожидал услышать.

– Но мне говорили, что такое возможно, что это нормально, – поспешила добавить Ана. – Сегодня меня не тошнит.

– Хорошо! – Врач ещё раз дежурно улыбнулся. – Что ж, приступим! – и встал из-за стола.