Я даю вам шанс исправиться.

Поднимаюсь с кресла. Карасёв начинает носиться по кабинету, полиция уже в холле. Он мокрый весь, в ужасе. Я иду к выходу, он подбегает и вручает мне папку с компроматом. Я принимаю ее, киваю ему и покидаю кабинет. Именно в этот момент в зал врывается ОМОН.

Слив персональных данных — серьезное преступление, и оно требует серьезных мер: вяжут Карасёва красиво. Но из-за того, что наше законодательство пока на эту ногу изрядно хромает, мужик выкрутится. Заплатит штраф, но выкрутится.

И надеюсь, последует моему совету. У него жена, три дочери, сестра, племянник, который его боготворит. Было бы обидно это все потерять.

У меня проверяют документы, задают ряд вопросов, после чего, сжав папку, я покидаю зал. Катерина с ресепшена смотрит в панике, извиняется, клянется, что не понимает причину происходящего. Она и правда не понимает: эти люди работают в хорошем месте за белую зарплату.

— Всё в порядке, я поставлю вам пять звездочек, — стараюсь подбодрить ее напоследок, вот только она не радуется.

Крайне жаль, когда за красивыми вещами стоит зло. Я, увы, не умею молчать и скрывать правду. Из Лондона меня уже выперли. Надеюсь, в Питере удастся задержаться подольше.

Выхожу на улицу и тупо иду вперед, прокручивая в голове разговор.

В какой-то момент смотрю на часы — жрать хочется. Эйфория щекочет, требует с кем-то разделить эмоции. Пусть просто поболтать! Гребаное одиночество съедает, я люблю шум, поэтому часто предпочитаю коворкинг личному кабинету.

Время как раз обеденное. Листаю телефонную книгу, гадая, кого можно пригласить вот так внезапно: еще позавчера я не планировал поездку в Москву, потом закрутилось. Осеняет — Кристина Осина ведь где-то здесь, поблизости работает. Моя Кристина, мой собственный птенец. Было чертовски приятно ее увидеть.

Резко хочется испытать то же самое ощущение дикой радости, которое поймал в Адлере.

Достаю телефон, выбираю контакт. Пишу:

«Привет! Пошли куда-нибудь пожрем, я у твоего издательства».

Прочитано. Думает. Долго. Больше двадцати секунд. Скорее всего, соображает правдоподобную причину для отказа. Это, кстати, обидно.

Кристина тоже была рада меня видеть, но при этом будто бы боится. Но ей нечего. Совершенно. Она абсолютно чистая, простая и естественная в своих порывах. Даже ненавидит искренне. За что я и люблю ее всем сердцем, по-дружески, разумеется. Она слишком славная, чтобы даже подумать о чем-то большем.

Блин, она может стесняться меня после того инцидента в отеле. Тупой был поступок — позвать ее, а потом вот так опозориться. Крис заверила, что не придет, я и забыл. Никогда себе не прощу. Эта девочка выше грязи, у нее все правильно, и это хорошо. Надо попробовать загладить вину.

Дополняю:

«Пожалуйста. Это слово я использую редко, и твоя мама учила, что оно волшебное».

Глава 10

Кристина

— Ты удаляешь свои работы после каждого негативного отзыва? Кажется, я знаю, как выжить тебя из сети интернет навсегда, — убивает Баженов сарказмом.

Но убивает не полностью, а только мою детскую часть, отвечающую за неуверенность и ошеломляющий страх опозориться и подвести любимых. Перед Демьяном плакаться несолидно. Мы часами рубились в игровую приставку, и в те годы я не сдавалась. Сейчас не собираюсь и подавно.

Беру себя в руки и поясняю ему спокойно:

— Отзыв этот иначе не удалить, а он правдивый. Я думаю. Смотри, лайки растут. Ка-пец. Пока у меня было десять подписчиков, всем все нравилось, теперь же критика сыплется на каждый шаг. Этот пользователь с ником Ant живет убийствами. Причем других иллюстраторов он хвалит.

Баженов пробегает взглядом по отзыву, на лице отражается почему-то легкий азарт. Я считываю его по чуть сжатым губам, глазам внимательным. Демьян слишком близко сидит, чтобы не прочесть его эмоции, которые почти осязаемы. Ему стало интересно.

— Ant, хейтер-муравей, — тянет он. Заходит в профиль, просматривает активность. — Стелет как по заказу. Глянем, кто это в реале?

— В смысле глянем?

— Проследим цифровой след. Что ты глаза вытаращила, птенец? У всех есть цифровой след, и надо быть дураком, чтобы его игнорировать.

— Ты так говоришь, будто это легко. И, — добавляю, понизив голос, — законно.

Баженов голос не понижает и слежки явно не опасается.

— Законно. Мы ведь не будем муравья этого травить или, не дай бог, шантажировать, — говорит таким тоном, будто мы, не дай бог, только этим в своей жизни и занимаемся. — Просто поглядим. Пользователи сами выкладывают свои данные на обозрение, смотреть на них не воспрещается.

— А как же анонимность? Сайт ее так-то гарантирует.

Баженов не удерживается от улыбки:

— Отправляя что-то в интернет, ты делаешь это для всех и навсегда. У каждого сейчас есть ай-пи и сим-карта.

— И право на личную жизнь. Нет?

— Приватности, к сожалению, не существует. Личную жизнь сложно защищать. Увы, практически невозможно.

— Но ведь ты за это деньги получаешь.

— Да не напрягайся ты так сильно. Такое понятие, как личная жизнь, появилось, наверное, в прошлом веке. А до этого… Возьми, например, деревни, коммунальные квартиры, где все всё про всех знали. Да даже дворцы строились по такому принципу: чтобы добраться до нужного зала, приходилось пройти через десяток других и за всеми встречными тихонько подсмотреть. Людям скучно заниматься только своей жизнью. Крестьяне всегда знали, с кем и как спит знать. Ничего с того времени особо и не изменилось.

— С кем же спит муравей?

— Интересно?

— Нет! Мы больше не в деревне. И точно не во дворце. Мы в двадцать первом веке.

— Интернет — это самая большая деревня из когда-либо существовавших. И люди в ней жаждут внимания. Твой хейтер-муравей точно хочет, за последний месяц он настрочил тебе и твоим коллегам десяток рецензий, потратил кучу времени. Я вечером гляну, кто это и что.

Я понимаю, что совершенно не готова к такому повороту! Хватаю Баженова за плечо и сжимаю:

— Не надо. Это ужасно. Никогда так не делай. Пожалуйста — волшебное слово.

Он не вырывается, молча смотрит на мои пальцы, и я отпускаю.

— Извини. Я на эмоциях.

Небольшая заминка — и неуют врывается в зал. Между друзьями детства пролегает пропасть. Я внутренне ожидаю ссору, прекращение ужина, резкие слова. Демьян поднимает глаза, я слабо улыбаюсь и отправляю ему воздушный чмок.

Он медлит еще секунду, затем прищуривается:

— Точно? Я могу.

— Точно. Я знаю, что можешь. И ради меня сделаешь. Если попрошу. — Да.

— Это как-то… не знаю, неправильно. Пишет и пишет, его дело. Я буду выше. И буду лучше стараться. Однажды ему понравится моя работа.

— Ты чуть не расплакалась