— Да все перепробовали, — огорченно ответил Саня. — И резали, и жгли. Весь арсенал, но — тщетно. Молчит.

Это стало последней каплей.

— Вы что, — взорвался Вадим, — совсем озверели? По беспределу пошли?! Вы что устроили, а? Вам что, дебилам, крови мало? Она же вообще не причем!

— Вы же сами, шеф, сказали — поговорить, — оторопел Саня.

— Поговорить!!! — заорал Немченко. — Это открыть рот и зашевелить губами! Слова, понимаешь?! Разговор, знакомое слово?! В крайнем случае, укол сыворотки сделать! И все!

Саня тяжело засопел в трубке.

Немченко вскочил.

— Не надо думать! — продолжал он. — Это вредно! Надо просто делать, что говорят! Ну, зачем, объясни мне, зачем, вы ее пытать начали?!

— Так она вообще вначале ничего не говорила, — попытался оправдаться Сашок. — Только, когда раздели, колоться стала.

— Б….! — выругался Немченко. — М…. конченные! Все трое! Где вы ее оставили?! Далеко от нашего гаража?

— Прилично, — подумав, ответил Саня. — Гаражей пять.

Вадим стравил воздух сквозь стиснутые зубы. Получилось очень похоже на закипающий чайник.

— Вы совсем е…! — объявил он. — Ты соображаешь, что начнется, если ее найдут?! Ты понимаешь, что менты начнут все гаражи шерстить в первую очередь! А на кого наш оформлен, а? Не на тебя ли часом?! Три дауна, б…! Бегом! Дуйте туда!

— Зачем?

— Что значит, «зачем»?! — еле сдерживаясь, чтобы не расколотить телефон, орал Немченко. — Быстро дуйте обратно. Девчонку достать и отвезти в больницу.

— Шеф, может завтра, а? Сегодня футбол по телеку…

— Быстро!!! — Вадим заорал так, что у него самого заложило уши. — Дебилы, б…! Футбол тебе, козлу! Я тебе, б…, устрою футбол! Быстро назад! И молитесь всей своей компанией м…., чтобы она жива была! Понял?!

— А если…

— Никаких если! Всех перестреляю! Быстро, я сказал! Доложить мне немедленно, как закончите!

Он швырнул телефон на диван и в бешенстве заходил по кабинету кругами. Мобильной связи доставалось обычно крепче всего. Свои телефоны Вадим менял с завидной регулярностью. Покупая очередной, он частенько раздумывал, а не распрощаться ли так же и с подчиненными.

— Лена! — прокричал он.

Лицо секретарши через мгновение появилось в дверях.

— Да, Вадим Дмитриевич?

— Организуй мне коньяку.

— Вам же нельзя…

— Быстро!

2

Дима Стременников позвонил через полчаса.

— Успокоился? — спросил он. — Отошел?

Немченко уже допивал второй стакан.

— Что, Саня наябедничал? — поинтересовался Вадим, закусывая лимоном.

— Зачем ты наших прессингуешь, Вадь? — вместо ответа сказал Стременников. — Они ведь стараются.

— Я вижу, как они стараются, — пробурчал Немченко. — Мне нужен Тензор и точка. Девка-то здесь причем? Может, теперь весь город перережем? Хрена с два. Сам не буду и другим не дам. Я не беспредельщик какой-нибудь, понял?

— Ты же сказал, что готов на все ради дочери, — напомнил Стременников.

— На все, но не на все, — ответил Немченко. — В любом деле и в любой ситуации надо оставаться человеком. Да, я убивал и буду убивать, если это необходимо. Моральных терзаний по этому поводу у меня никогда не будет. Но что бы так, дико, безбожно… никогда.

— Нам надо идти до конца.

— А я и пойду до конца, — согласился Вадим. — Но у меня, не поверишь, есть принципы. Есть свое лицо, которое я не желаю потерять ни про каких условиях. И я не хочу, вернув Машку, смотреть на нее и думать, скольких безвинных из-за нее отправилось на тот свет.

— Вадя, очнись, — сказал Дима. — У Тензора нет никаких принципов.

— А у меня есть, — отрезал Немченко. — И я не считаю себя по этой причине слабее. Короче, я сейчас поеду к Палтусу, а ты проконтролируй ситуацию с девушкой.

— Для наших это может быть опасным. Больница, менты по дороге…

— А мне плевать, — равнодушно отозвался Вадим. — Разрушать научились, пусть теперь и стоить научатся. А если их примут, что ж, значит, судьба. Тогда они строить научаться в буквальном смысле.

— Так нельзя, Вадь, — помолчав, заметил Дима. — Это же наши люди.

— Хрена с два, — не согласился Немченко. — Только так и нужно. Я — не палач и не маньяк. И не желаю иметь с ними дело. Я — такой, какой есть: отец, потерявший дочь. Но если будет надо, я любого сотру в порошок.

1

Очень трудно любить.

Очень трудно любить, когда знаешь, что твоя любовь не способна вернуть все на круги своя. Но ничего не можешь с собой поделать.

Каждый день засыпаешь и просыпаешься с именем любимого человека на устах, говоришь с ним, смеешься с ним, делишь, как раньше, свою жизнь на двоих.

А сам, подсознательно знаешь, что это обман.

Знаешь, что твоей любви НИКОГДА с тобой не будет.

Кошмарное слово — НИКОГДА…

Я иду по тропе безумия.

Я верю, что ничего невозможного нет.

Я верю в моего бога, со странным именем Тензор.

Давай я расскажу тебе немного про него.

Обычный парень моего возраста.

Худоват, лицо всегда сосредоточенное и строгое. Спокоен и уверен в себе. Однако, в нем есть что-то от театрала. Такие обычно нравились Оле, ну, твоей подруге, помнишь же ее. Представила? Да, ничего в нем нет необычного. Он просто сошедший на землю Бог.

2

Наша первая встреча состоялась в шумном кафе.

Вокруг были какие-то люди, а я сидел, смотрел на своего ожившего бога.

С ним были двое; впрочем, они совершенно не относятся к делу.

На что я готов пойти ради твоего возрождения, спросил меня он. На все, отвечал я. Как можно пренебречь единственной надеждой? Как можно пренебречь протянутой рукой? Рукой ли друга, несомненно, спросишь ты. Рукой бога, отвечу я. А небожителям хорошее и плохое неведомо.

Я попросил доказательств. Доказательства были с ним, в багажнике машины на стоянке. Там оказалась мертвая собака, холодная, как лед, смерзшаяся в застывшее полено.

Тензор склонился над трупом, проделал сложные пассы руками, что-то зашептал на странном языке.

И ты не поверишь, Ната! Мертвая собака вдруг ожила! Вначале задергались лапы, потом проснулся хвост, а затем она подняла голову, навострив уши. И пока я столбом стоял возле багажника, ожившая тварь спрыгнула, обнюхала мои ботинки и, отбежав до ближайшего дерева, совершила свои собачьи дела.