– Артем тебе не дает денег?

– Дает, но не хватает.

– А пионервожатый что же, так и исчез?

– У меня не исчезнешь! Хоть телефон он мне неверный дал, я нашла, где он живет, и встретила его. После работы, наверное, шел. Идет такой, как ни в чем не бывало. Я к нему. Он увидел меня, удивился. Я тогда спрашиваю: «Что же ты не звонишь?» А он, представляешь, тут мне возьми да и скажи, что, мол, что было, то было, а тут, в Москве, у него семья и дети. В общем, не нужна я ему стала. В пионерлагере, значит, нужна была, а тут нет! Я ему говорю: «Да я из-за тебя с мужем разъехалась!». А он так это мне обратно отвечает, что он тут ни при чем. В общем, подлецом оказался! В общем, врезала я ему, да и пошла себе. Слушай, так денег дашь взаймы?

– Сколько тебе?

– Дай пять тысяч.

– Пять не могу, – Анне Сергеевне не хотелось лишаться денег, но и отказывать несчастной Клавдии было тяжело.

– А сколько можешь? – наседала Клавдия.

– Тысячу, – неуверенно сказала Анна Сергеевна.

– Дай хоть тысячу.

– Когда отдашь?

– Через неделю.

– Хорошо, – и Анна Сергеевна достала деньги.

С тех пор Клавдия к Анне Сергеевне не заходит.

Была середина октября. То изумительное время, когда на острове, где по древним преданиям Афродита вышла на берег из морской пены, температура воды и воздуха равны друг другу, а тучи никогда не застилают солнце.

Чета Петровых давно облюбовала Кипр для проведения своего осеннего отдыха. Когда в Москве уже прощались с бабьим летом, и осень, казалось, неотвратимо вступала в свои права, неся с собой холод и затяжные дожди, они уезжали на Кипр, чтобы вновь оказаться под ласкающими лучами средиземноморского солнца.

Последние годы Петровы останавливались в одной из лучших гостиниц курортной зоны Лимассола «Four seasons». Тут, как им казалось, все отвечало их представлениям о полноценном отдыхе: достойное обслуживание, просторные номера. Петровы предпочитали брать номер с видом на море. Гостиница имела свой пляж. Вечерами по дорожке, идущей вдоль берега моря, Петровы совершали неутомительные прогулки до их любимой рыбной таверны, где, неторопливо поглощая рыбное «мезе», они под шум легкого прибоя наслаждались угасанием южного дня.

Особенно была довольна Любовь Васильевна, жена Петрова, женщина средних лет, слегка располневшая в последние годы, но не потерявшая данного ей от природы шарма. Дело в том, что Любовь Васильевна в последнее время не на шутку увлекалась талассотерапией. Бывает ведь такое? Полюбит что-нибудь человек неожиданно и без этого ему уже и свет не мил. Так вот, в гостинице «Four Seasons» она без труда находила искомое.

Михаил Ростиславович же, так звали самого Петрова, развил привычку просто сидеть под тентом и смотреть вдаль, где синее море сходилось с голубым небом.

Конечно, скажет умудренный жизненным опытом читатель, можно найти и более достойные места для отдыха. Но Петровы, изрядно поездив по миру, облюбовали именно это место и были тому рады.

В тот памятный день после обильного завтрака Любовь Васильевна, по своему обыкновению, собиралась на сеанс талассотерапии, а Михаил Ростиславович сидел на балконе и смотрел на линию горизонта.

«Как же хорошо», – думал Петров, бесцельно глядя в даль. Хотя это ему и не особенно давалось, он отчаянно пытался ни о чем не думать. Просто смотреть. Недавно он где-то прочел, что мудрец в своем умственном развитии совершает две метаморфозы. Первая заключается в накоплении всяческих знаний и суждений и переходе от мышления ребенка к мышлению взрослого человека. Вторая же стадия самым парадоксальным образом заключалась в обратном движении, а именно, освобождении сознания от любых мыслей и суждений, только мешающих ему, и переходе к незамутненному состоянию мышления ребенка.

– Почему? – мог спросить непосвященный Михаила Ростиславовича.

Да, хотя бы потому, ответил бы он ему, что, как говорил Лао Цзы, «хочешь сказать истину – молчи», или «все слова – ложь». Так зачем же тогда, спрашивается, их, истины и всякие там мысли, говорить. А если не говорить, то зачем же их иметь? В голове Петрова вертелись и другие мысли различных философов, но уже экзистенциального характера. Ему никак не удавалось сделать выбор между некими «мертвящими истинами», и «Откровением», противопоставленными друг другу Кьеркегором. Нельзя сказать, чтобы Михаил Ростиславович был атеистом, с другой стороны, не исповедовал он и никакой религии, а потому не был готов принять «Откровение» как данность. Ему требовались доказательства, и потому он продолжал размышлять.

«Точно, – подумал он, – лучше всего подходит русская поговорка: «За деревьями леса не видно». Так и есть, все эти мертвящие истины, описанные Кьеркегором, суждения других, набор данных, группирующихся в информацию, информацию, переходящую в так называемое знание, – при мысли о знании Михаил Ростиславович ухмыльнулся, ведь вся пропасть относительности любого знания открылась ему уже давно, – и есть деревья, за которыми леса-то и не видно». Под лесом Михаил Ростиславович понимал некую потаенную суть вещей. А потому, к черту их. Все с белого листа! Долой мысли!

Но от мыслей отделаться было непросто. Почему-то вспомнились слова из популярной песни, которые так и звучали: «Мои мысли – мои скакуны».

«Тьфу ты, пакость какая!» – подумал при этом Михаил Ростиславович. Он считал себя высокоинтеллектуальным человеком, которому не к лицу опускаться до вульгарных песен.

Посидев еще немного в шезлонге, Михаил Ростиславович задался новым для себя вопросом: «Кто я?» – а потом добавил: «И зачем я есть?»

Ввиду отсутствия ясного ответа на второй вопрос он решил временно сосредоточиться на первом.

«Кто я?» – еще раз спросил сам себя Михаил Ростиславович, а потом с чувством удовлетворения ответил: «Это очень просто. Я – достаточно удачливый деловой человек». При этой мысли безмятежная улыбка было коснулась его уст, но его неугомонное сознание уже посылало ему новый вопрос.

«Но в чем я удачлив?» – сам себя спросил Михаил Ростиславович, и брови его сдвинулись к переносице.

«Давайте посмотрим, я ведь многого достиг», – мысленно отвечал он на свой вопрос, и перед его глазами поплыли запоминающиеся моменты его жизни. К несчастью, он решил начать издалека и увидел себя не слишком прилежным учеником в школе.

«Это ерунда, – сказал сам себе на это Петров и мысленно махнул рукой, – большинство отличников мало чего достигают в практической жизни. Тогда как троечники и хорошисты – наоборот. К тому же отличники главным образом девушки. Они просто зубрят любой, даже совершенно не интересующий их материал, а сдав экзамен, пусть и на отлично, сразу забывают его. И чего они достигают потом? Мало чего. А мальчики делают то, что им интересно. Если мальчик имеет тройку по дисциплине, то это лишь результат того, что она его не интересует. И на то, что его не интересует, он не будет тратить время. А то, что его действительно интересует, он, то есть такой как я, – думал Михаил Ростиславович, – делает на отлично и помнит всю жизнь. И это свойство характера помогает ему дальше в жизни сконцентрироваться на действительно интересующих его вещах, а все ненужное отбросить. Бывший же отличник по школьной привычке и во взрослой жизни продолжает делать, все, что ему говорят другие. Оттого в жизни у него просто не хватает времени на то, чтобы сконцентрироваться на главном. Так и продолжает исполнять поручения других. А на этом далеко не уедешь!»