— Бросили меня жена и сын. Только это. А так все в порядке. Сегодня пью, завтра работаю с удвоенной энергией. Появится злость. Больше нечему у меня появляться.

— Знаешь, что я тебе скажу, — произнес Алексей. — Самое страшное — это темнота и недосказанность. Я теперь — за падение, если в конце свет. Держись. Мы нужны друг другу. Если понадобится помощь, я рядом.

— Спасибо, друг, — немного удивленно сказал Сергей.

Он неожиданно услышал именно то, что ему было необходимо.

После побывки Алексея в своем бывшем доме Алену начали мучить сны-кошмары. Она все время куда-то бежала, уворачивалась, пряталась от кого-то. Но разные люди ее находили, чужие руки останавливали, чужие глаза преследовали. Она напряженно пыталась рассмотреть этих людей, но лица были не видны, голоса звучали глухо, как и бывает во сне. Алена просыпалась и понимала, что видела во сне кого-то знакомого. Кого-то, кого знала хорошо, но напрочь забыла, что их связывало. А эти глаза, руки, плечи, даже звук голоса, приглушенный сном, — это рассказ о чем-то важном. Именно о том, что все просят ее вспомнить.

В то воскресное утро, когда Алексей вернулся к ней после свидания с детьми, она вышла на звук открываемой входной двери, не до конца проснувшись, не успев выбраться из странного плена. Алексей с тревогой взглянул в ее не сонные, а какие-то смятенные, затуманенные глаза, увидел страдальчески сжатые, опаленные внутренним жаром губы.

— Ты здорова, Алена?

— Да. Наверное. Просто сон. Ночь напролет от него отбиваюсь. Он прилип ко мне, такая напасть.

Алексей ласкал и баюкал ее целый день, как ребенка. Опять ловил себя на мысли, что такой нестерпимой нежности никогда не испытывал даже к своим детям. Никто не испытывал. Мужчины — точно нет. Мысль о том, что она так страдала из-за маленькой разлуки с ним, доводила его любовь до маниакальной преданности. Он не представлял, чем и как сможет на это ответить. Они все время говорили о том, как хорошо, что до следующей разлуки целая неделя. Что это будет уже привычно и не страшно. А теперь ничто их не разъединит до утра.

Они провели счастливый день, томительный вечер, уплыли в знойную ночь… А потом, перед рассветом, Алену потащил куда-то ее мучитель-сон. Она металась и стонала рядом с Алексеем, и ему казалось, что ее терзает какой-то невидимой демон. Алексей чувствовал ее страх, безысходность, тоску и боль. Он будил ее, она дрожала, с трудом пробиралась сквозь невидимые препятствия к нему, прижималась, облегченно и глубоко дышала, спасалась его теплом. И опять засыпала, исчезала, проваливалась туда, где он не мог ей помочь.

Так продолжалось несколько дней. Стало ясно не только Алексею, но и Максиму, что с этим нужно что-то делать.

— Она на пределе, — сказал Максим. — У нее всегда слишком тонкая кожа, но сейчас ее нет совсем. В таком состоянии человек работать не может. А нам надо начинать настоящие съемки — с операторами, под камерами, в том числе и в павильонах. У вас все нормально?

— У нас все по-прежнему. Просто Алену мучают кошмары по ночам. Она не может их расшифровать. Мы слишком загрузили ее просьбами кого-то вспомнить. Все требуют этого. Она очень ответственная. Мне кажется, в ней что-то сломалось. Я думаю, пора обратиться к врачу.

Дома Алексей признался Алене, что очень встревожен. Что у нее может быть нервное расстройство и они теряют время.

— Давай я узнаю, к кому с этим можно обратиться. Ты согласна?

— Понимаешь, — ответила Алена. — Я, конечно, с этим не справляюсь, даже если речь о простом переутомлении. Но я уже думала, как общаются с психотерапевтами. Им надо все рассказать: когда, из-за чего, что именно мучает и т. д. Ты представляешь, как я смогу объяснить все, что с нами произошло и происходит, рассказать это чужому человеку? Так, чтобы он понял, поставил диагноз и сумел помочь? «Доктор, я должна вспомнить, кто ненавидел меня и моего мужа настолько, что захотел его убить…» Так, что ли?

— Да… Сложно представить врача, который бы в этом разобрался… Может, нам посоветоваться с Сережей? У следствия, наверное, бывают подобные проблемы.

— Посоветуйся, — неуверенно согласилась Алена. — Я уже хотела попросить у Максима отпуск. Отвлечься, отоспаться. Но потом поняла, что это не выход. Будет только хуже. Я ведь пробовала принимать и антидепрессанты, и снотворное… Но я боюсь засыпать! Я не отвлекаюсь. Дело именно в этом. Не держать же мне себя под наркозом. А у психотерапевтов тоже ничего, кроме пилюль, нет.

Сергей не думал ни минуты.

— Масленников, — уверенно сказал он. — Тут в принципе не может быть вариантов. Я, конечно, не профессор медицины и не гений, в отличие от него, но и мне понятно, что в Алениных кошмарах может быть разгадка, ответ на какой-то вопрос. Ее мучает то, что она сама себе мешает вспомнить. Значит, что-то есть…

Александр Васильевич приехал к Алене домой, когда Алексей был на работе. Они пили кофе, разговаривали обо всем, что не являлось проблемой, приближались друг к другу для того, чтобы вместе эту проблему рассмотреть.

Алена, глядя на гостя, думала, что этот человек меньше всего похож на врача. И совсем не похож на психотерапевта, разговорчивого, все знающего о других, успокаивающего или пугающего пациента как окончательного психа. Перед ней сидел суровый и сосредоточенный ученый, воин, мученик, опаленный чужими бедами и скованный льдом огромного количества смертей. Все это объединялось его профессией: эксперт. Его пациенты уже ничего не скроют: он видит их, как невозможно увидеть живого человека. Он — первый, кто принимает посмертные тайны. Он — их хранитель, может быть, даже мститель. Но способен ли такой человек понять живую женщину, которая сама перестала себя понимать?..

«Какая женщина, — грустно думал Александр Васильевич. — Какая дивная, прелестная, нежная и доверчивая женщина. Она создана ровно такой, в каких влюбляются чудовища. Таких, как она, любит преследовать судьба. Соблазн в чистом виде, не отдающий себе отчета в том, насколько это опасно, даже не сознающий, что он — соблазн».

Масленников это понял еще тогда, когда впервые увидел ее, облитую смесью с гипсом, когда она появилась под горячими струями, как ожившая статуя.

— Алена, — улыбнулся он, — а теперь давайте займемся тем, что так любила моя деревенская бабушка. Начнем рассматривать ваши сны.

Еще пять минут назад, когда Алена смотрела на его замкнутое лицо с жесткими чертами, проницательным взглядом, ей казалось, что это невозможно — рассказать этому человеку свои сны. В них на Алену дышали агрессией и похотью. В них ловили ее наготу, которую она безуспешно пыталась прикрывать то одеждой, то ветками деревьев, травой, водой. Как объяснить такому человеку, что она, адекватная, порядочная женщина, не помнит каких-то людей, которые точно пересекали ее жизнь. Что ее наяву так не тревожило ничье отношение. Во всяком случае, она этого не помнит. Может, у нее амнезия? Но она только сказала: