Да куда там!

Любопытство взыграло в Волькше так, что парень, позабыв все житейские премудрости, последовал за чародеями, как телок за мамкой.

Судя по тому, что вереница волхвов упорно забиралась вверх, они направлялись к какому-то святилищу на горе. Откуда к Волькше пришла эта уверенность, он вряд ли сумел бы растолковать. Но куда еще могло направляться эдакое шествие? Либо на гору… либо под гору, в какую-нибудь пещеру.

Куда бы они не держали путь, это наверняка будет местом, которое Волкан прежде никогда не видел и вряд ли когда-нибудь увидит, если сейчас струсит и отвернет восвояси. Искательский раж овладел Годиновичем и принудил его пойти на сделку между любопытством и страхом. Волкан дал себе слово, что только разглядит кудесников, как следует, посмотрит, куда они идут и тотчас уберется прочь подобру-поздорову.

Но сделать это оказалось куда труднее, чем замыслить.

Волхвы знали, куда идут, а Волькша нет. По сему он не мог забежать вперед и дождаться их в надежном укрытии. Раз-другой он пытался это сделать, но едва не потерял волхвов вовсе. Пришлось отказаться от этой затеи и скрытно следовать сзади.

Волькша надеялся, что рано или поздно волхвы остановятся передохнуть. Как-никак, а идти в гору с увесистыми камнями в руках было очень и очень нелегко. Но время шло, а кудесники все шагали и шагали. Иногда Годинович диву давался, глядя, как они, не сбавляя шаг, преодолевают каменистые подъемы, на которых ему приходилось ползти на четвереньках.

Как и думал Годинович, неспешный путь вывел волхвов на вершину. Лес здесь был еще реже и причудливее, чем у подножья. С одной стороны это было хорошо: у Волькши появлялось больше возможностей рассмотреть кудесников. Но, с другой стороны, и они без труда могли обнаружить соглядатая. Чтобы оставаться незамеченным, Волкану пришлось пластаться среди камней.

Он так увлекся слежкой за волхвами, что почти не смотрел по сторонам. Лишь однажды он окинул взглядом оставшийся внизу остров и обомлел. Хогланд был не велик, но величественен. Годинович насчитал на нем еще семь холмов и одну гору подстать той, на которую он карабкался. Вероятно, остров можно было обойти по береговой линии за полдня пути. И, тем не менее, на нем было все, что нужно для житья. Лес, чтобы построить дом и лодку, пара тихих озер, речка и звонкие ручьи, чтобы брать воду, немного земли, чтобы посеять овес и репу. Все остальное могло дать море… Однако, сколько ни всматривался венед в даль острова, он нигде не видел людского жилья. И это было странно…

Волькша сумел рассмотреть волхвов только, когда те вышли на самую вершину горы, которая оказалась настолько диковинным местом, что мурашки побежали у Годиновича по телу. На ее совершенно голом взлобье был выложен широкий круг из плоских кусков камня, посередке которого чернело место давнишнего костра. Надо было обладать мозгами Олькши, чтобы не догадаться, что это нагорное капище, святилище неведомых богов. Не хватало только огромного дерева или алатыря-камня.[102]Однако со второго взгляда Волкан обнаружил и его. К северу от священного круга возвышался похожий на огромное яйцо валун в пять обхватов толщиной и почти в человеческий рост высотой. О том, каким чудом эта глыба красного гранита попала на вершину горы из серого камня, знали только солнце, ветер и дух Хогланда, который на вершине стал почти осязаем.

Пока Волькша во все глаза разглядывал капище, волхвы сложили принесенные камни вокруг валуна и занялись приготовлениями.

Теперь оставалось рассмотреть самих чародеев и бежать отсюда подобру-поздорову.

Как Годинович уже уразумел, урывками подглядывая за волхвами во время их подъема на гору, каждый волхв был облачен в шкуру своего цвета. Но лишь теперь Годинович узрел все, ради чего пустился подглядывать за неведомыми кудесниками. Без сомнения, они собрались на вершине Хогладской горы для какого-то очень древнего обряда, ибо все они являли собой разных зверей. Тот, которого Волькша разглядел еще по пути, был волком. Другой волхв носил медвежью шкуру, а на его голове красовался череп Бера. Третий кудесник – был лисой, четвертый – зайцем, пятый – белкой. Еще среди них были рысь, лось и косуля. Всего восемь… Куда девался тот, который шел налегке? Сколько не высматривал его Волькша, девятого волхва нигде не было. Ну, да и Леший с ним. Надо было, наконец, убираться отсюда, пока ведуны не начали свою ворожбу. Мало ли о чем они будут говорить со своими богами.

Годинович выбрался из своего укрытия и осмотрелся. Вечернее солнце на горизонте уже коснулось моря. Но впереди были еще долгие Травеньские сумерки, так что спуститься вниз к драккару, который был перед ним как на ладони, Волькша еще вполне успевал.

Но тут до венеда долетели звуки восьми бубнов и чужеродные песнопения.

Только сейчас Волкан вспомнил, что за все время восхождения на гору эти люди не произнесли ни слова. И вот теперь они запели. У них были сильные и слаженные голоса. А язык их обряда был Годиновичу совершенно незнаком. Сколько не вслушивался сын самого даровитого толмача всей Гардарики, он не смог разобрать ни полслова. Он мог бы поклясться, что наречие, на котором пели волхвы, не было сродным ни венедскому, ни варяжскому, ни карельскому. Язык их был напевен, но в то же время в нем было множество цокающих и сипящих звуков, точно во рту кудесников вода капала на раскаленные угли.

Но только желание вникнуть в непонятный язык волхвов заставило Волькшу застыть на месте. Лад, который волхвы извлекали из своих бубнов, завораживал не меньше. Волкан не мог похвастаться тем, что знал толк в наигрышах. Но ничего подобного тому рокотанию, которым кудесники сопровождали свое пение, парню прежде слышать не доводилось. Звуки бубнов были такими яростными и при этом пленительными, таким утробными и при этом священными, что Годиновичу страсть как захотелось посмотреть, что волхвы при этом делают: судя по тому, как звуки пения разгуливали над вершиной, кудесники не стояли на месте.

И действительно, волхвы приплясывали на плоских камнях священного круга. Голые пятки кудесников заставляли их издавать складный клекот, добавляя еще один голос к песнопению обряда. Плясуны скакали то вправо, то влево, тревожа ногами каменные пластины, звучавшие, то выше, то ниже, и даже в их клокотании угадывался некий напев.

Не переставая бить в бубны, петь и приплясывать волхвы начали преображаться. Они снимали свои страшные головные уборы с черепами и складывали внутрь священного круга. Теперь Волькша смог разглядеть, что под шапками головы ведунов были повязаны нитью малых оберегов, а волосы заплетены в четыре косицы.

Когда все волхвы обнажили головы, настал черед меховых одежд. Оказалось, что их одеяния не были зашиты на плечах нитками, а лишь закреплены тонкими кожаными тесемками, продетыми в дырочки. Стоило плясуну выдернуть их, как одеяние спадало с плеч и повисало на поясе.

Много лет спустя Волькша иногда видел перед глазами это сумеречный час и восьмерых полуобнаженных волхвов неведомого народа, неистово отплясывающих древний обряд на вершине каменной горы. Но с еще большим трепетом вспоминал он то, что началось на капище после того, как отзвучала первая песнь обряда.