– Гребите медленно. Очень медленно! – кричал от родерпинна Хрольф. Его помощник взобрался почти на самую драконью голову и всматривался в глубину.

Волькша, стоявший возле форштевня, тоже вгляделся сквозь толщу воды и увидел, множество подводных камней, рассыпанных по песчаному дну. Некоторые из них были размером с дом, другие напоминали очертаниями остроконечные ели. Любой из них, будь он ближе к поверхности, мог бы проломить обшивку драккара, как яичную скорлупу.

Шеппарь обогнул юго-восточную оконечность острова и медленно подвел корабль к каменистому плесу у подножья самой высокой горы. От напряжения он даже вспотел. Они с помощником перекрикивались так часто, что едва не надорвали глотки.

И все же Хрольф не решился подойти к берегу вплотную. Драккар встал на якорь в пяти шагах от линии прибоя, и гребцам пришлось брести до берега по пояс в холодной воде.

Но никто не роптал. Напротив, все варяги без исключения пребывали в радостном предвкушении чего-то. Что именно ожидали свеи от пребывания на этом каменистом берегу, Волькша даже не догадывался, но и ему, и даже тугодуму Олькше передалось их светлое, чтобы не сказать шаловливое настроение.

– Чего они лыбятся, точно приехали зваными гостями на знатный пир? – вполголоса спросил Ольгерд у Годиновича.

– Не знам, – честно ответил тот.

– Так спроси, – потребовал Рыжий Лют и чуть ли не силком подвел Волкана к гребцу, который был загребным левого борта. Весь день они с Олькшей подзадоривали друг друга каждый на своем языке, что не помешало им проникнуться взаимным уважением. Гребца звали Уле, Ульрих Гётлинг. Он плавал на драккаре Хрольфа всего третий год и был не очень доволен мелкотравчатыми замашками шеппаря. Впрочем, о его тайных планах перебраться на другой корабль парни узнали несколько позже.

Застигнутый вопросом венедов врасплох, мосластый, как весенний лось, гёт отчаянно скреб макушку, прикидывая, стоит ли отвечать на вопрос своих новых соратников.

– Ах, венеды, – вполголоса начал Ульрих: – Лучше бы вам даже и не знать об этом. А то, не ровен час, накличете бед, так что и сами рады не будете.

Такое начало только больше пришпорило любопытство Ладонинских парней. Олькша навис над Уле, а Волькша продемонстрировал все красноречие, на которое был способен, убеждая гребца в том, что они сделают все, дабы беды не накликать.

– Так то оно так, – согласился Ульрих со словами Годиновича о том, что все они теперь один манскап и все такое: – Но все же вы из другого теста. Только не обижайтесь, парни.

Они не обиделись, но и не дали Ульриху возможности уйти без ответа.

В конце концов, он сдался, однако поведать о причинах всеобщей веселости согласился только после вечерней еды.

– Когда все разойдутся, – уточнил он, и в голосе его прозвучала досада оттого, что ему самому придется задержаться.

После того как наспех разогретая эстиннская еда была проглочена, все варяги, не исключая шеппаря и помощника, не обмолвившись даже словом, разбрелись по сосняку, который рос сразу за гранитным плесом.

– Это все грибы, – наконец поведал венедам Уле. При этом его полные тоски глаза блуждали по склонам Хогландских холмов.

Парни вытаращили глаза: какие могут быть грибы на каменистом острове, да еще в начале Травеня?[96]

– ЭТИ грибы растут всегда. Говорят, что их можно найти даже под снегом. Их называют по-разному. Кто-то говорит, что это слезы Нанны,[97]которые она пролила после смерти своего мужа Бальдера.[98]Кто-то утверждает, что это капли крови из лона Сиф,[99]упавшие на землю в день, когда жена Тора рожала Моди.[100]Ну, а кто-то уверен, что это молоко Ёрд,[101]которым она выкармливала самого Тора!

Все это нагромождение варяжских богов ничего не сказало Ольгерду и лишь смутно намекнуло Волькше на то, что речь идет совсем о других грибах, нежели уважаемые венедами боровики или опята. Так что, несмотря на нескрываемое желание Ульриха закончить рассказ, гёту пришлось продолжать:

– Ну, так вот, берсерки зовут его Белым Путем… Я пойду, а?

– Как это – пойду? – возмутился Годинович. Олькша, которому Волкан не перевел еще последних слов Ульриха, и то недовольно замычал, хватая гребца за рукав.

– Что такое Белый Путь?

– Так вы что, ничего ни знаете о берсерках? – Уле удивился, так что даже мотнул головой, точно вытряхивая из нее осколок сна или наваждения.

Ладонинские парни потупились. Нет, конечно, о незнающих страха и боли берсерках, о славных варяжских воинах, способных сражаться, даже лишившись руки или ноги, они слышали и не раз, но что такое Белый Путь, было им неведомо.

– Йохо! – поразился Уле: – Какие же вы дремучие, венеды!

Чтобы лишний раз не злить Ольгерда, эти слова Волькша переиначил. Получилось что-то вроде: «так давайте расскажу». Рыжий Лют с воодушевлением закивал головой, чем привел Уле в полный восторг. Еще никто на его веку так радостно не соглашался с обвинениями в дремучести. Ох, и чудные же эти Ильменьские парни.

– Ну, ладно. Слушайте то, что знает в Гётланде каждый сопляк, – снисходительно молвил он: – Когда викинг выбирает путь берсерка, он начинает перед битвой есть грибы.

Как и догадывался Волькша, речь шла не о подосиновиках или лисичках, а о тех лесных грибах, что обычно нещадно избиваются палкой или давятся ногами – о поганках. К своему великому разочарованию парни узнали, что бесстрашным и незнающим боли берсерков делали… мухоморы. Венедам и в голову не пришло бы различать эти грибы по породам. Поганка, она, как на нее не взгляни, остается поганкой. Варяги же, как оказалось, распознавали пять видов мухоморов. Из них использовали два. Первый послабее – для тех, кто только вступил на путь «бесстрашного воина» и перед боем желает усмирить свой страх. Второй позабористее – для тех, кому первый уже не помогал, для тех, чьи боевые раны ныли день-деньской, а страх перед новой болью преследовал в ночных кошмарах.