Приглядевшись, Джордж увидел сына. Парень сидел на кровати и был поглощен какой-то игрой на портативной планшетке. Он поднял голову, встретился глазами с отцом и снова уставился в компьютер. «Гаденыш», — подумал Джордж, хрипло задышав.

— Ник, — позвал он, — открой!

Он стукнул по стеклу, изобразив ладонями жест, говоривший: «Прости за прошлые выходные, но так уж сложились обстоятельства». Ту ночь он провел с медсестрой из нейрохирургической реанимации. Знатная толстуха, впрочем, чья бы корова мычала?

Ник не поднимал головы. Большой Кот почувствовал, что кровь бросилась ему в голову.

— Ник! — позвал Виллануэва. — Открой дверь. Прости меня за прошлую неделю. Мне надо было быть в больнице, Ник. Я ведь уже извинился. Иди же!

Ник не двигался с места.

У Гато раздулись ноздри, лицо побагровело. Он сорвал с носа солнцезащитные очки и тыльной стороной ладони отер пот с лица. Он уже подумывал о том, как силой открыть дверь и привести сына в чувство, когда Ник встал с дивана и неторопливо побрел в прихожую. Он открыл дверь, и Джорджа обдало благодатной волной прохладного воздуха — кондиционер в доме работал исправно. Ник без всякого выражения взглянул на отца. Джордж с трудом подавил желание придушить сыночка.

— Привет, Ник, как дела? — бодро произнес Виллануэва, призвав на помощь весь оставшийся энтузиазм.

— Привет, папа, — пустым, бесцветным голосом отозвался Ник. Он был среднего роста, худой и нескладный, застенчивый подросток. Сам Джордж чудесным образом миновал эту фазу полового развития, сразу превратившись в седьмом классе под напором игравших гормонов из ребенка в мужчину.

— Ну, прости меня, если можешь, Ник. Сегодня играют «Лайонс». У меня два билета.

Ник безучастно опустил голову.

— Отличные места, Ник.

— Я не знаю.

Когда Виллануэва был ребенком, он был готов убить кого угодно, лишь бы побывать на игре «Лайонс». Денег в семье не было, а отец был всегда слишком усталым. Впервые игру «Лайонс» отец увидел, когда Виллануэва сам стал играть в футбол. Курение уже почти сожгло легкие отца, и он появился на стадионе с портативным кислородным баллоном.

Глядя на сына, Виллануэва потянул вверх ворот рубашки и вытер со лба пот. Для октября сегодня была необычная жара.

— Ладно, твою мать. Прости мой французский. Так чем же мы займемся?

Ник продолжал внимательно смотреть на носки своих ботинок.

— Не знаю, — повторил он.

— Ты что, язык проглотил? — Джордж игриво хлопнул парнишку по плечу, отчего тот едва не упал. Виллануэва забыл, как хрупок его сын. Ник раздраженно посмотрел на отца:

— Папа!

— Прости, Ник. Я не хотел. — Голос Джорджа дрогнул.

— Вообще-то у меня на сегодня планы.

— А… ну ладно. Просто я думал, что ты будешь не против пройтись куда-нибудь со своим стариком. Может, все-таки сходим на игру? Места отличные. — Джордж выжидающе замолчал.

— Знаешь, футбол — это не мое, — сказал Ник.

— Ладно. — Джордж вдруг, к собственному удивлению, обнаружил, что у него нет слов. Запасного плана он не составил. Он изо всех сил пытался понять, что его сын может назвать своим. С раннего детства Ник был одержим динозаврами, климатом, астероидами и черными дырами. Если он не читал, то смотрел «Дискавери», «Планету животных» или «Исторический канал». На площадке детского сада, пока другие дети лазили по горкам и гимнастическим снарядам или гонялись друг за другом, Ник садился в сторонке и либо что-то чертил на песке, либо подбрасывал его в воздух и следил, как ветер уносит песчинки.

Джордж записал его в секции футбола, бейсбола и баскетбола. Ник сопротивлялся изо всех сил и на тренировках делал только минимум необходимого. Он был ужасен и вел себя безобразно. Другие дети мучили, дразнили и толкали его, немного утихомириваясь, когда Виллануэва-старший приходил размяться вместе с сыном. Короче говоря, занятия спортом стали пыткой для обоих.

Когда Нику исполнилось десять лет, бывшая жена Виллануэвы положила этому конец. Она забрала мальчика из всех спортивных секций, записала его в научный кружок, отправила в музыкальную школу учиться играть на виолончели и купила абонемент в городской исторический музей. А Джордж все никак не мог понять, почему мальчик, обладавший половиной его, Виллануэвы, генетического кода, так не похож на него. Он должен быть в два раза выше ростом. Где тяга к физическим упражнениям? Где желание испытать свои мужские качества?

Отец и сын смотрели друг на друга, не зная, что сказать. В воздухе повисла неловкая тишина.

— Ну что ж, удачного тебе дня, Ник. Я приеду в следующую субботу. Точно приеду, ладно?

— Ладно, — ответил Ник окрепшим голосом. Он уже шел назад, к дивану.

Назад к машине Джордж шел более пружинистым шагом. Слава Богу, он на сегодня освободился от неловкого молчания и разговоров ни о чем. Иногда ему казалось, что они с Ником говорят на разных языках — по субботам или воскресеньям — в зависимости от недели.

Но не успел Джордж дойти до машины, как его вдруг охватило чувство раскаяния, такого сильного, что его, казалось, можно было потрогать руками. Почему ему не хочется провести выходной с сыном? Ведь этого должен хотеть любой отец — во всяком случае, хороший отец. Некоторое время он сидел в машине, вцепившись в руль и тупо уставившись в синее небо, потом повернул ключ зажигания, завел машину и задним ходом выкатился на дорогу.

Пак любил оперировать в утренние воскресные часы. В больнице тихо. Никаких проблем с расписанием, никаких драк за операционные. Даже в отделении неотложной помощи наступало затишье после бурной субботней ночи, когда везли пациентов с огнестрельными и ножевыми ранениями, переломами костей, передозировкой наркотиков и инфарктами. По дороге от врачебного гаража, через общую парковку перед входом в больницу, он не встретил ни одного кресла-каталки, никаких гуляющих больных, ни праздношатающихся зевак. В вестибюле у лифта никакой толпы рвущихся на посещение родственников. Не было сегодня ни посетителей, ни больных — обычно пожилых и седых, — которые, открыв рот, смотрели сначала на него, а потом на визитку, прикрепленную к лацкану халата. Население Челси было более разнообразным, чем в среднем в Мичигане, но и здесь некоторая часть публики страшно удивлялась, поняв, что этот худой, подвижный кореец — настоящий, дипломированный и сертифицированный нейрохирург. Люди часто говорили с ним, как с пятилетним ребенком, подчеркнуто отчетливо и громко произнося слова. По воскресеньям Пак ездил в лифте один.

Было еще одно, почему Пак любил работать по воскресеньям. В эти дни он был старшим хирургом больницы. И несколько тихих часов он был здесь королем. Он понимал, что это в какой-то степени тривиальный самообман, что никакой реальной власти у него не было и вообще между хирургами и старшими хирургами разница чисто символическая, что это просто ошибка восприятия, следствие желания работать по воскресеньям, в то время как другие врачи воздерживались от работы по религиозным и иным соображениям. Формально он даже имел право увольнять людей, пользуясь прерогативами старшего хирурга, отстранять их от работы, и он несколько раз так и поступал, однако всех уволенных в понедельник восстанавливали на прежних рабочих местах. Но все равно по воскресеньям Пак шествовал по полированным плитам больницы Челси как хозяин.