Именно после той игры отец решил выразить сыну свое неудовольствие по поводу выбранной им карьеры. Они сидели в кабинете гостиничного ресторана. У мамы был встревоженный вид. Чувства отца прочесть было труднее. От курения легкие его потеряли способность поглощать кислород, и поэтому приходилось всюду носить с собой кислородный баллон. Из-за постоянной нехватки воздуха он выглядел измученным. Вспомнилась Виллануэве серая бледность отцовского лица и невероятная худоба.

— Сынок, ты умный парень. Muy inteligente[6]. — Отец сделал паузу, чтобы вдохнуть порцию кислорода. — Когда я работал на заводе, я всегда хотел, чтобы ты ходил на службу в костюме с галстуком. — Отец снова умолк, несколько раз глубоко вздохнул и продолжил: — Да, тебе хорошо платят. Но то, чем ты занят, не очень сильно отличается от того, что я делал на заводе. Ты работаешь мышцами, а не мозгом. Я жду от тебя большего, Хорхе.

Отец смотрел на него со страшным напряжением, у него перехватило дыхание. Он явно готовил длинную речь, но был вынужден из-за одышки сократить ее. Отец умер через год и не увидел, что сын переменил свою жизнь и стал в конце концов работать головой. Но в то время Виллануэве был двадцать один год, и он знал только одно — что он сильнее и круче всех.

— Пошли, папа. Мы выиграли. У нас сегодня праздник.

Джордж выпил пиво и поставил кружку на стол. Но отец не сдвинулся с места. Джордж до сих пор помнил, как отец — уже тогда стоявший одной ногой в могиле — сидел и с разочарованием в полумертвых глазах смотрел на сына. Бывают ли когда-нибудь безоблачными отношения отцов и детей? Есть ли на свете человек, не испытавший тяжкого бремени отцовских надежд? Виллануэва фыркнул при мысли о том, что отец, наверное, и сейчас был бы недоволен сыном, который до сих пор не носит на работе галстука, хотя и достиг в своей карьере такой высоты, что зарабатывает деньги тем, что отец назвал бы intelegencia. Потом он подумал о Нике. Неужели он обречен разочаровать не только отца, но и сына?

Виллануэва отхлебнул пива и снова начал пристально следить за игрой. «Львы» только что упустили шанс, и болельщики громко выражали свое разочарование. Но Джордж видел, как защитник оттянул на себя нападающих и полузащитников и улыбался. Он сам не смог бы сыграть лучше.

Матч продолжался уже два часа сорок пять минут. Виллануэва охрип от крика, дикция была уже несколько смазана после девяти кружек пива. Джордж был уникальным болельщиком. Он радовался любой атаке, какая бы команда в этот момент ни владела мячом. Как и в больнице, Большой Кот замечал то, что остальные зрители упускали из вида.

— Отличный блок, Уизерспун! Эй, Митчелл, не болит задница после такого удара? — Виллануэва орал так, что Тай был уверен: игроки и в самом деле слышат его реплики и советы. Во время перерыва, когда футболисты стояли, отдыхая, как породистые жеребцы перед забегом, Джордж повернулся к Таю:

— Знаешь, у меня тоже однажды был ребенок.

— Однажды? У тебя же сын, — удивился Тай.

— Ребенок. Ребенок, которого я не смог откачать. Шестилетний мальчик, сбитый пьяным водителем.

Тай поморщился, явственно представив себе эту сцену: обычно невозмутимые парамедики врываются в приемное отделение в панике, изо всех сил надеясь, что ошиблись и маленькое неподвижное тельце на носилках еще можно вернуть к жизни. Надеясь, что отсутствие пульса и расширенные застывшие зрачки еще ничего не значат. Что ничего не значат и другие признаки смерти, которым их учили. Гиппокамп — личностная часть мозга, где хранится память о собственных детях, — внушал иррациональную надежду: этот мальчик, такой маленький, такой нежный, не может умереть в такой больнице, как Челси. Приехав в больницу на следующий день, они спросят о мальчике, спросят, несмотря на то что заранее знают ответ, — но надежда умирает последней.

— Когда его привезли, пульса у него не было, — начал рассказывать Виллануэва. — Голова у него так распухла, что была больше моей. Тело было изуродовано до неузнаваемости. Можно было ничего не делать. — Виллануэва помолчал. — Мы начали реанимацию. Преднизолон, адреналин. Сам знаешь. Но у бедняжки не было ни единого шанса. Я не вспоминал о нем до твоего случая. Ты спроси у людей. У каждого был такой ребенок.

Тай почувствовал, как горечь обжигает горло. Джордж снова стал следить за игрой. Тай ждал, что он скажет что-нибудь еще, но Виллануэва уже громко подбадривал наступающих игроков, на этот раз «Львов».

— Эльюва, блокируй Смита! Смита!

— Эй, Джордж, — крикнул Тай, стараясь перекричать шум, — ты скучаешь по игре?

— Черт, я, наоборот, рад, что давно не играю. Мне бы уже пришлось вставить протезы вместо раздолбанных коленей. — Не отрываясь следя за полем, он добавил: — Знаешь, что сказал Микки Мантл, когда кто-то спросил его, скучает ли он по бейсболу? Он сказал: «Я скучаю по парням».

Виллануэва кивнул, относя ответ к себе.

По проходу к ним приблизился разносчик пива. Виллануэва поднял руку размером с половину подноса:

— Эй, человек, пива. Два! В последние дни Тай много думал о своем «ребенке». Пожалуй, даже не столько о нем, сколько о его матери, Эллисон, которая сказала ему, что сын был для нее «всем». Она буквально засветилась изнутри, говоря это. Тай чувствовал, что должен ей что-то, хотя и не мог сказать, что именно. Как она живет теперь, без Квинна? Тай поклялся себе, что узнает, хорошо понимая, что все стали бы отговаривать его от такого решения — адвокаты, коллеги и собственный здравый смысл.

В назначенное время Тина вошла в кабинет Хардинга Хутена на верхнем этаже больницы. Хутен и юрисконсульт больницы ждали ее, сидя в креслах перед столом Хутена. Это был нехороший знак. На Хутене был отутюженный и накрахмаленный белый халат и бабочка в полоску. Юрисконсульт был в повседневном, но дорогом костюме. Мужчины не улыбнулись, когда она вошла в кабинет. В последний раз Тина была здесь, когда Хутен брал ее на работу на должность штатного хирурга. Тогда улыбка не сходила с его лица.

— Садитесь, Тина. — Хутен жестом указал на кушетку. Тина села. Хутен поправил бабочку и заговорил: — Я хочу поговорить о докторе Робидо. Только что я беседовал с Тоддом об иске, предъявленном больнице из-за ее плохой работы. Конечно, мы застрахованы, но такие большие выплаты всегда не в интересах больницы. Мне пришлось позвонить генеральному директору, и, как вы можете себе представить, разговор был не из приятных.

— Доктор Хутен, — начала Тина, — по моему мнению, доктор Робидо была готова к такой операции.

— Тина, у нас постоянно возникают проблемы, когда резиденты выполняют такие операции.

— Мы делаем это каждый день, доктор Хутен. Помните старую мудрость: «Чтобы научиться — надо видеть и делать»?

— Вы — штатный хирург, и понятно, что ваша квалификация выше.

— Штатный хирург всегда более квалифицирован, чем резидент.